… 18 февраля 1839 года в Полоцке специальный собор греко-католической (униатской) церкви отменил постановления Бресткого собора 1596 года и торжественно объявил о воссоединении всей униатской иерархии с православной церковью. Блудные овцы вернулись в лоно родной матери. Всего было присоединено 1600 приходов, насчитывавших более 1,6 миллионов прихожан – в основном местного крестьянства, беднейших городских мещан, иногда мелкой шляхты – то есть самых низших, забитых, неграмотных слоев общества. Униатство в Северо-Западном крае более не существовало. По многочисленным свидетельствам, воссоединение прошло в целом достаточно спокойно, массовых протестов не случилось – многие рядовые прихожане даже толком не поняли, что произошло. Протестовали только некоторые униатские священнослужители, которых поторопились изолировать в различных отдаленных монастырях, чтобы не смущали народ.
… Летом 1845 года в Познани появилась женщина лет шестидесяти, «росту скорее небольшого, - как писал ксендз Еловицкий, один из лидеров польской эмиграции, сыгравший немалую роль в дальнейшей истории, - очень полная, однако кроме ног, сильно опухших, еще довольно живая в движениях». Она назвалась матерью Макриной Мечиславской, сбежавшей из «московской неволи», бывшей настоятельницей Минского базилианского (униатского) монастыря. ( К этому времени слухи о преследованиях униатов в Российской империи доходили за границу – однако то, что рассказала Мечиславская, превосходило людское разумение... )
Когда Николай I появился в Риме и в Ватикане, встретили его холодно. Вся местная аристократия отказала ему в найме дворца, «достойного императора», поэтому взбешенный Николай Павлович поневоле сидел в посольстве. Когда он пожелал осмотреть Галерею Боргезе, ему вежливо сказали, что вот только что потерялись ключи. Папа запретил своему окружению приглашать русского императора, сам тоже его не посетил и принял Николая I на единственной аудиенции – и если верить свидетельству Еловицкого (который, впрочем, тоже пересказывал сцену из вторых рук, на основании гулявших по Ватикану слухов) – довел бедняжку Николая Павловича до слез, обвиняя в злодеяниях и требуя религиозных свобод для польских католиков. Впрочем, история Макрины вовсе не привела к тому чудесному политическому перелому, которого могли ожидать польские эмигранты – Ватикан поневоле вел переговоры с Петербургом, подписал соглашение о Конкордате и старался слишком не рисковать отношениями. Когда во Франции опубликовали полные признания базилианки, «написанные с папского благословения», Апостольская Столица поспешила резко отмежеваться от этого издания.
(продолжение следует)
… Летом 1845 года в Познани появилась женщина лет шестидесяти, «росту скорее небольшого, - как писал ксендз Еловицкий, один из лидеров польской эмиграции, сыгравший немалую роль в дальнейшей истории, - очень полная, однако кроме ног, сильно опухших, еще довольно живая в движениях». Она назвалась матерью Макриной Мечиславской, сбежавшей из «московской неволи», бывшей настоятельницей Минского базилианского (униатского) монастыря. ( К этому времени слухи о преследованиях униатов в Российской империи доходили за границу – однако то, что рассказала Мечиславская, превосходило людское разумение... )
Когда Николай I появился в Риме и в Ватикане, встретили его холодно. Вся местная аристократия отказала ему в найме дворца, «достойного императора», поэтому взбешенный Николай Павлович поневоле сидел в посольстве. Когда он пожелал осмотреть Галерею Боргезе, ему вежливо сказали, что вот только что потерялись ключи. Папа запретил своему окружению приглашать русского императора, сам тоже его не посетил и принял Николая I на единственной аудиенции – и если верить свидетельству Еловицкого (который, впрочем, тоже пересказывал сцену из вторых рук, на основании гулявших по Ватикану слухов) – довел бедняжку Николая Павловича до слез, обвиняя в злодеяниях и требуя религиозных свобод для польских католиков. Впрочем, история Макрины вовсе не привела к тому чудесному политическому перелому, которого могли ожидать польские эмигранты – Ватикан поневоле вел переговоры с Петербургом, подписал соглашение о Конкордате и старался слишком не рисковать отношениями. Когда во Франции опубликовали полные признания базилианки, «написанные с папского благословения», Апостольская Столица поспешила резко отмежеваться от этого издания.
(продолжение следует)