НОРА ЧЕРНОГО ХОББИТА

в очередной раз убедилась, что современное кино редко снимают для меня :)
Во-первых я не поняла, такие странные неестественные краски и графика - это специальная фишка или это оттого, что я не нашла видео с хорошим качеством? (я фильмы смотрю онлайн, без скачивания).
Во-вторых, я не уловила судьбы половины героев. В частности, французский парнишка выжил или нет? А что там за летчик и при чем тут он вообще?
В-третьих, мораль фильма можно понять так: явно виден контраст между английскими солдатами, которые впали в панику и стремятся исключительно выжить любой ценой - и героическими английскими обывателями, которые мужественно выполняют свой гражданский долг, невзирая ни на какие опасности. Я, конечно, всегда за то, чтобы воспеть "подвиг безоружного" и прочее гражданское сопротивление (мне это вообще ближе, чем воинский героизм). Но подозреваю, что фишка была не в этом, и режиссеры этого не закладывали.

опять про снос советских военных памятников в Польше.
Хорошая, в общем, статья - для тех, кто в теме (правда, я не во всех деталях согласна с автором по поводу Варшавского восстания, но в целом посыл верный).

http://www.rosbalt.ru/blogs/2017/08/08/1637041.html

"При этом поляки, несмотря на обвинения в их адрес, на самом деле намерены сохранить советские военные кладбища. Эти захоронения охраняются международными и польскими законами, подчеркнул Витольд Ващиковский в том же интервью «Коммерсанту». Что же до других памятников советской эпохи, то почему поляки должны их любить и беречь? Для них они символ оккупации иностранной державой, которая почти полвека навязывала им силой и свой политический режим, и свою символику, и свой тип экономики. Они, как и бывшие республики бывшего СССР, не обязаны вечно хранить все это. Поляки просто хотят жить своей жизнью и делать свою историю".

Отрывки из "Парижского дневника" русского писателя-белоэмигранта Николая Рощина:

29 ноября 1941 года

"Началось с того, что стали хватать людей по синагогальным спискам, но выяснилось, что далеко не все евреи приписаны к общинам и что, к тому же, есть некоторый процент французов - "чистейших арийцев" - исповедующих иудаизм. Тогда начали брать по фамилиям, а тут пошел уже совершенный кавардак. Под "еврейскую статью" пошли русские, поляки и украинцы. Как-то в газетах появилась следующая заметка: "вот уже второй год, как мы свободны от еврейского засилья, а во главе главного военного госпиталя Валь-де-Грас до сих пор нагло заседают три военных врача-еврея: Симков, Степанов и Толстой". Из всех троих еврей только Симков, а Толстой - это Сергей Михайлович Толстой, родной внук писателя".

"С.И.Либер рассказала, что в лагере для евреев под Парижем (в Дранси) сидит какой-то почтенный седобородый московский купец. Он был арестован за то, что укрывал у себя двух евреев, разыскивавшихся полицией, и вообще оказал несчастным людям немало услуг. В лагере он ходил с желтой звездой, на которой было написано не "жид", а "жидовствующий". Звезда эта предназначается для ношения только в лагере. Выпущенный затем на волю, он продолжал на воле носить ту же звезду. Однажды какой-то следопыт обратил внимание на то, что черная строчка в центре звезды длиннее обычного. Купца вновь арестовали и сейчас он в лагере носит уже полный, обычного порядка, еврейский знак".

30 ноября 1941 года

"К вопросу о евреях. В Париже создалась новая и крупная юридическая "промышленность" - укрывательство евреев. По нюрнбергским законам, если отец у человека полуеврей, а мать - "чистая арийка", то человек этот - не еврей. Вот к доказательству этого задача и сводится. Несколько свидетелей (от двух до шести) делают письменные заявления у нотариуса и потом в мэрии о том, что лично знали родителей и дедов данного лица и что они не евреи, а священник - православный, католический или протестантский - выдает свидетельство, что лицо это числится у него в приходе. (skip) У русского тертого адвоката операция почти всегда проходит гладко и успешно, зато когда за дело берется адвокат французский, получается чепуха несусветная и для злосчастных еврейских предков рождаются такие фамилии, как "Самоварски", "Водкофф", "Ничевоко", "Хорошовер", "Нетски" и даже "Киевскофф" и "Санктпетерсбургофф". (skip)
Я дал уже семь подписей под этими печальными и позорными документами. Однажды, свидетельствуя "арийское" происхождение семидесятилетнего старика, написал, что знал его деда (самому Рощину в этот момент 45 лет - РД). Хорошо "смазанный" чиновник мэрии улыбнулся".

Эти французские реалии и сюжеты так и просятся в ролевую игру, надо сказать.

ну очень познавательные мемуары :)
цитирую как есть:

"Теперь коротко о важном моменте – снабжении отряда продуктами, табаком, спиртом, одеждой, оружием, боеприпасами, транспортом и бензином.
От того, как оно поставлено, зависит очень многое, а по существу всё. Нет оружия – нет боевой деятельности, плохо организованное снабжение продуктами отражается на моральном и физическом состоянии бойцов и может привести к серьезным нарушениям дисциплины, ослабить контакт с населением. Что мы и испытали на себе, когда группа Фёдора – Габриэля занялась грабежами. Французы, узнав, что грабят русские, в корне изменили к нам отношение: холодность, отчуждение, тревога в глазах при вынужденных встречах, во время переговоров. Вместо прежнего радушного приёма с накрытым без наших просьб столом, нам в каждом доме стали давать еду только после неоднократных напоминаний о голоде и предложения расплатиться по рыночным ценам. Контакт восстановился, когда по деревням прошёл слух, что русские сами расправились со своими бандитами. Не исключено, что если бы мы и наше руководство не приняли быстрых мер по пресечению мародёров, то крестьяне, защищая свою собственность (а она для них священна), могли бы обратиться к «законным» петэновским властям, а те позвали бы на помощь немцев. И тогда нам, в окружении враждебного населения, пришлось бы совсем худо.
В период формирования отряда снабжение продуктами, одеждой, оружием находилось в руках наших местных организаторов, а его было явно недостаточно. Нечего греха таить – мы прибегали тогда и к «индивидуальной реквизиции», т. е. ночью с ведома командования два-три человека заходили во дворы пейзан и брали барана, кур, муку, крупу и так далее. Крестьяне спят как убитые и ничего не слышат. Делалось это в деревнях, расположенных километрах в десяти – пятнадцати от лагеря, а не в ближайших. Провиант брался не у хозяина, имеющего одну овцу и двух куриц, а у людей состоятельных, которым и считать недосуг свою живность. Так мы отводили от себя подозрения. Но сделать этот метод системой было бы большой ошибкой: нас бы разоблачили, а там – скандал. Я, не стесняясь, пишу о нашем вынужденном воровстве потому, что через эту стадию проходили все партизаны, особенно интернациональных отрядов. Французским было легче – они действовали у себя дома.
Вскоре мы получили указание от Алисы, как нам организовать снабжение продуктами. Было приказано – всё только покупать, причём только по рыночным ценам. Центр обещал снабдить нас деньгами из расчета 35 франков на человека в день, но обещание так и осталось невыполненным. Мы не получили от руководства ни одного франка. Деньги у нас были в основном трофейные или реквизированные у коллаборационистов.
Мы довольно часто перемещались, ибо нас все время преследовали каратели. Леса, в которых мы укрывались, были явно не сибирские, самый большой – протяженностью километров восемнадцать, да еще изрезанный просеками. Долго на одном месте незамеченной большой группе людей пребывать никак невозможно. Вот и бегали мы по всем окрестностям.
Перед сменой места мы с Валерием садились в машину, объезжали окрестные деревни и, встречаясь с мэрами, договаривались, какое количество и каких продуктов, когда, куда и за какую цену они будут нам доставлять. Предупреждали, что за информирование властей – расстрел. Осечки ни разу не было, все доставлялось вовремя, а мы всегда расплачивались по рыночным ценам. За этим следили наши доверенные французы.
Труднее было с табаком и хлебом, и это следует упомянуть особо.
Снабжение населения (и городского, и сельского) хлебом во время оккупации происходило по карточкам – «тикетам». Булочник получал муку в обмен на «тикеты», передаваемые ему той частью жителей, которых он обслуживал. И если бы мы забирали хлеб в булочной без «тикетов», то часть жителей оставалась бы без хлеба. Поэтому прямая покупка хлеба отпадала. Французы предложили нам экспроприацию «тикетов» – то есть «ограбление» почтальона с этими бумажками. При таком варианте экспроприации население могло получить эти талончики полностью, ибо после «ограбления» почтальона, которого сопровождали два жандарма, составлялся соответствующий акт, и почтальон дополучал новые документики.
«Ограбление» производилось так. Французы сообщали нам день и час, когда почтальон возвращался из Гре, и по какой дороге он поедет. Двое наших ребят шли туда и дожидались его в кустах. При появлении почтальона на велосипеде в сопровождении двух полицейских, тоже на велосипедах, ребята выходили из укрытия и, не снимая с плеча автоматов, командовали «Руки вверх!» и забирали нужное количество талончиков. Сопровождающие почтальона полицейские покорно поднимали руки и просили не отнимать у них пистолеты. Я сам один раз ходил на подобную «операцию».
С табаком было сложнее, поскольку он был более дефицитен, чем хлеб, – табачные «тикеты» не возобновлялись, и мы не знали, как быть. Долго сидели на подачках, но потом нас выручили французские партизаны: они стали забирать табак из лавочек, даже без оплаты. Тогда и мы начали «грабить» табачников на дороге, как почтальонов с «тикетами».
Один такой «грабеж» проводил я с калининским тёзкой. Мы узнали, что табачница в сопровождении одного из жителей деревни Венизи выехала на велосипеде в Гре за товаром, и мы с тёзкой, захватив деньги, пошли к той дороге. Долго ждали табачников, а когда их велосипеды были метрах в десяти от наших кустов, мы вышли и потребовали остановиться. Мужчина здорово испугался, а миловидная табачница расплылась в улыбке. Я тоже улыбнулся и попросил продать нам столько-то сигарет, сигар и трубочного табака. Продолжая улыбаться, шутить и строить глазки, женщина отсчитала требуемое и назвала сумму к оплате. Денег у меня было больше, но я не устоял перед чарами молодой красавицы и сказал, что не хватает 2000 франков, но я сегодня ей их привезу.
Она обрадовалась и ответила, что ждет меня часов в девять вечера.
Я приехал на мотоцикле часов в восемь. Встретила она меня радушно. Бросила деньги в ящик и позвала на кухню отобедать. Жила она одна, и я вернулся в лагерь под утро, полдороги толкая перед собой мотоцикл, чтобы не разбудить деревню (это была ее просьба). Больше я с ней не встречался.
Зависть ребят была безграничной".

И в другом месте еще:

"О транспорте. У нас были легковые и грузовые машины, были и велосипеды – трофейные и реквизированные.
Реквизиция автомашин и бензина производилась по законам военного времени либо по специальным талонам или в наказание за сотрудничество с немцами. Сразу оговорюсь: лишь одна небольшая машина типа «пикап» была нами отнята у коллаборациониста Стегмана, остальные реквизированы с выдачей «бона». Этот документ заполнялся Алисой после того, как мы намечали, у кого именно произвести реквизицию. В «боне» говорилось, на основе какого закона, для чего и кем реквизируется автомашина, велосипед, бензин. В «боне» было типографским способом напечатано, что оплата за реквизированную вещь будет произведена после войны. Бланки этих документов печатались в Лондоне. У нас их было десять штук. Стоимость реквизируемой машины, велосипеда, бензина мы определяли вместе с хозяином. Машины отдавали без особой печали, но бензин жалели. А велосипеды так очень жалели, поэтому двухколесную технику мы забирали у тех, у кого её было по нескольку экземпляров.
Французские крестьяне доверяли «бонам», а значит, верили в победу.
Всё-таки я должен признаться, что мы с Валерием украли два велосипеда после акции на шоссе Комбфонтен-Пор-сюр-Сон. Ночью зашли в сарай и взяли их. Они понадобились, чтобы поскорее найти группу Габриэля, ушедшую добывать гаечные ключи для диверсий на железной дороге. Из-за этой кражи мы лишились доверия деревенского булочника, который поил нас крепким сидром. Да и быть по-другому не могло: вечером он радостно встретил нас, накормил, напоил, а ночью мы украли его велосипеды".

Не все знают о том, что у Анны Марли, кроме знаменитой «Песни партизан», есть еще одна партизанская песня – причем в итоге получившая даже бОльшую международную известность. Об удивительной судьбе Анны Марли, «русской музе французского Сопротивления», есть много информации в интернете, вот здесь в свое время я немного писала о ней и о «Песни партизан» - неофициальном гимне французского Сопротивления: http://naiwen.livejournal.com/546795.html

А вот еще одна ее песня, «Исповедь партизана».
Авторское исполнение Анны Марли:



Оригинальный текст, например, здесь: http://www.paroles-musique.com/paroles-Anna_Marly-La_Complainte_Du_Partisan-lyrics,p90203

( Читать далее подстрочный перевод и историю песни? )

Вот так песня русской белоэмигрантки Анны Марли разлетелась по всему миру. Разве не удивительно?

(сочиняю статью для игры).

Вот помните, может быть, польского профессора Свяневича (который единственный выживший в Катыни): его сначала отделяют от остальных и отправляют в тюрьму и под следствие якобы за шпионаж против гитлеровской Германии. Это на дворе май 1940 года. Но поскольку машина работает долго и со скрипом, то окончательный приговор ему выносят уже после 22 июня 1941 года... да-да, за шпионаж против гитлеровской Германии :)) Сюрреализм!

А вот вам еще прекрасный образчик. Немцы оккупируют северную Францию. Коммунистическая партия находится в подполье с осени 1939 года - ее запретили как раз за то, что они поддержали пакт Молотова-Риббентропа. Поэтому тогдашние французские власти, объявив войну Германии, обвинили коммунистов в шпионаже в пользу Германии. Коммунистические издания запрещаются, коммунисты изгоняются изо всех муниципалитетов. (заметим при этом, что сами французские власти отнюдь не рвутся вести активную войну с Германией, но это уже вишенка на тортике - тут, как говорится, все стороны прекрасны). А тут приходят немцы. Лето 1940 года. Находящаяся в подполье компартия выступает с листовками против нового режима Петэна, клеймит вишистов, как предателей и одновременно... в северной оккупированной зоне обращается с ходатайством к немецким оккупационым властям, чтобы коммунистам разрешили легально издавать их газеты, а также вернули депутатов-коммунистов в местные органы власти. Потому что они, коммунисты, против предательской политики Петэна, а также против империалистической Англии. А вот ваш товарищ Гитлер зато дружит с нашим товарищем Сталиным. Так вы нам по этому поводу, пожалуйста, разрешите легально издавать "Юманите"?

Сюр, товарищи. Абсолютный сюр. При этом рядовые коммунисты в подполье пишут гневные рукописные листовки "Изгоним проклятых бошей с нашей земли".

Но вы знаете, что? Немцы почесали в затылке и не согласились. Руководство коммунистической партии в свою очередь почесало в затылке и решило, что пожалуй их занесло куда-то не туда и поспешило осудить "демарши отдельных несознательных товарищей", которые "несомненно руководствовались добрыми намерениями".

После нападения Гитлера на СССР все изменилось, конечно.
Но вот этот первоначальный сюр свежему человеку выносит мозг, конечно :)

... организацию быта и повседневной жизни во время войны на оккупированных территориях СССР. А они же еще и все разные - ну вот при Литву что-то читала и Индрая рассказывала, про Западную Украину - Львов и окрестности - тоже немного почитала. А вот те территории СССР, которые именно довоенные территории СССР - восточная Белоруссия с Минском, оккупированные районы РСФСР и другие? Совсем плохо представляю. Как функционировали предприятия, магазины, школы, больницы, развлекательные заведения (театры, кино)? Что было открыто, что закрыто, как и где люди работали, что и как могли купить? Что было запрещено, а что разрешено?
Вот я про Польшу и про Францию знаю в этом смысле гораздо больше - потому что много читаю и смотрю и целенаправленно обращаю внимание на такие детали. А здесь, такое ощущение, что у нас никогда на этом не акцентировали внимание (настоящий советский человек должен быть в партизанах, а не где-нибудь еще?) и даже в фильмах что-то совсем не припомню, чтобы можно было наблюдать просто повседневную жизнь оккупированного города (если действие происходит на оккупированной территории, то это почти наверняка партизанский отряд и в лучшем случае какая-то деревня, в которой периодически прячут партизан)
Может где-то что-то в последнее время появилось, я конечно специально никогда за этим не следила, а тут вот задумалась. Вы знаете какие-то исследования, мемуары, изданные в последние годы, где мы можно было об этом подробнее узнать? А может какие-то художественные произведения?

Выкладываю опять-таки выборочно и с минимальными пояснениями (потому что мне, признаться, лень).

Вход в музей. "Депортированным участникам Сопротивления".



( Смотреть далее? )

Продолжение здесь: http://naiwen.livejournal.com/1645330.html
(чтобы не было слишком много в одном посте)

Я вот читала сегодня в Историчке тюремный дневник Бориса Вильде. Вот тут когда-то несколько лет назад я писала о нем и выкладывала отрывки: http://naiwen.livejournal.com/649992.html
а сегодня я полностью прочла (позже может быть еще выложу, там есть очень сильные моменты, я сегодня не успела скопировать).
И вот помимо прочего и по следам прошедших разговоров зацепилась у меня в голове такая мысль:
вот говорят, надо скрыться, перекраситься, уехать. Чтобы не попасть под паровоз и все вот это вот.
И вот сижу, читаю, думаю: люди бежали, спасались от революции, войны, разрухи, террора, насилия. И разве могли они думать о том, что их догонит другой войной в другом месте, и опять придется делать свой выбор?

И в другую сторону мысль. К бесконечным дискуссиям про "понаехавших мигрантов". Вот когда читаешь про эмигрантов, включившихся во французское Сопротивление - вот тот же Вильде и дело "Музея человека", вот эти польские школьники и учителя из лицея Норвида, которые массово присоединились к французским партизанам - понимаете, вот их мотивации, мотивации взять оружие для защиты чужой страны. То есть там, конечно, переплелось и неприятие нацистской идеологии, и собственный национальный патриотизм. Но вот еще такой важный момент, Вильде в дневнике сам об этом пишет: благодарность. Благодарность стране, которая приняла нагих и босых, дала хлеб, и кров, и дом, и защиту. И вот этот... ну не знаю, долг - люди отдают. Местные - они как хотят, у них свои отношения со своим куском земли. А вот эмигрант возвращает то, что получил, не по обязанности, а по совести. Иначе же никак нельзя.

 (кажется, наконец-то уже последний) :))

Два англоязычных фильма. Ну... будем считать, что я не объективна, потому что англоязычное кино я люблю меньше французского, а жанр триллер /крутой боевик не люблю вообще. А тут оба фильма попались именно в таком жанре.

"Переход", 1979 год. Вот этот фильм: https://www.kinopoisk.ru/film/5660/ полный дубляж еще советского времени (как ни странно, кажется, я когда-то в ранней юности еще в советское время этот фильм даже и смотрела).
Группа французского Сопротивления пытается переправить в Испанию некоего профессора Бергсона, который скрывается от нацистов вместе с семьей (не очень понятно, кто такой этот профессор - кажется, американский еврей и кажется, выполнял какие-то военные задания Германии, а потом решил скрыться). Подпольщики договариваются с фермером-баском, живущим высоко в горах во франко-испанском пограничье и платят ему большие деньги за то, что тот проведен профессора через границу. Баск возмущен тем, что его используют и заламывает цену, особенно когда узнает, что вести придется не только профессора, а целую семью, включая больную жену профессора, которая с трудом может идти. После долгих сложных приключений семейство (за исключением старой матери, которая жертвует собой, чтобы облегчить остальным путь) в сопровождении баска добирается до Испании, при этом спасенные Бегсоны и баск проникаются настоящей симпатией друг к другу.
Я бы сказала, что это фильм такой... не столько художественный, сколько зрелищный. Красивые горные пейзажи, красивая музыка, красивые взрывы, красивые пытки, характерные типажи: очень суровый и героический баск, гордый старый цыган, помогающий скрыться беглецам, очень гестапный гестаповец (преследующий беглецов) - настоящий маньяк и садюга. Потерянный рефлексирующий профессор - настолько потерянный и рефлексирующий, что его в фильме толком и не видно. В целом, кроме внешней зрелищности и действительно хорошего актера в роли баскского проводника, особенно смотреть нечего.

"Поезд", 1964 год. Вот этот фильм: https://www.kinopoisk.ru/film/14139/ совместное производство США, Франция и Италия, но на английском языке. Этот вот тоже... ммм, зрелищный фильм, хоть и черно-белый. Длинный, к тому же (традиционно я не люблю фильмы, которые длятся более полутора часов).
Основной сюжет: союзники наступают и вот-вот освободят Париж и всю Францию. Немецкий полковник Вальдхайм - большой ценитель искусства - пытается при бегстве вывезти из Франции ценные полотна импрессионистов, целую музейную коллекцию. Группа французского Сопротивления проявляет чудеса изобретательности, чтобы не дать вывезти из страны национальное достояние. Довольно запутанный фильм с бесконечно взрывающимися поездами и прочими кино-трюками в итоге сводится к поединку между Вальдхаймом и французским железнодорожным инспектором Полем Лябишем. Лябиш поначалу не понимает, почему нужно жертвовать жизнями людей ради спасения каких-то там картин, но постепенно проникается значимостью операции и развивает бурную активность. Явно в этот фильм вбухнули кучу денег :) кажется, он даже входит в рейтинг лучших чего-то там всех времен и народов (так написано в Википедии). В общем... если бы в фильме было поменьше трюков, бессмысленной боевки и мелькающей кучи персонажей - то мог бы получиться хороший умный сюжет о том, что важнее - человеческая жизнь или вечное искусство. В фильме даже есть задатки того, что это могло бы прозвучать, символичный финал картины: сошедший с рельс поезд и валяющиеся на обочине ящики с картинами (надписи "Гоген", "Ренуар", "Тулуз-Лотрек"), тут же рядом тела расстрелянных по приказу Вальдхайма двух десятков французских заложников. И Лябиш, который молча переводит глаза с картин на расстрелянных людей и обратно и слушает обращенную к нему высокомерную речь Вальдхайма: "Вот чего вы добились, вы, жалкая тварь, ничего не понимающая в великом искусстве..."
В этот момент Лябиш стреляет, Вальдхайм падает. Железнодорожник кладет автомат на груду расстрелянных тел и уходит в никуда, растворяясь где-то на французских дорогах - а ящики с картинами остаются лежать на обочине.
Это мог бы быть сильный финал и сильный фильм, если бы не вся эта буйная фантазия режиссера, который видимо посчитал, что если в фильме чего-нибудь не взрывается и не стреляют каждые пять минут - то вся работа насмарку.

А вот - фильм совершенно в противоположном духе и стиле.
"Приговоренный к смерти бежал, или дух веет, где хочет", 1956 год. Вот этот фильм: https://www.kinopoisk.ru/film/143103/
Очень старый, черно-белый, фильм основан на подлинных мемуарах, рассказывающих о подлинной истории побега из тюрьмы.
Арестованный участник Сопротивления молодой лейтенант Фонтен, сидя в крепости, методично готовит побег (до этого он уже пытался бежать после ареста по дороге в тюрьму). Никто из других заключенных не верит в возможность побега - и сам Фонтен, кажется, тоже не верит, но он действует по принципу "делай, что должно - и будь, что будет". Его не останавливает ни пессимизм соседа в соседней камере, ни трагическая неудача побега другого заключенного, пойманного и расстрелянного. Фонтена в его стремлении к побегу поддерживает один из его новых тюремных друзей - молодой пастор, который тайком передает Фонтену страницы из Библии - в камере Фонтен читает про то, что "дух веет, где хочет", и это поддерживает его в кропотливой, медленной, мучительной работе по подготовке побега. В отличие от двух предыдущих описанных фильмов, в этом фильме на протяжении полутора часов почти ничего не происходит: действие предельно медлительно, лаконично, графично. Почти постоянно в кадре один лишь Фонтен в одиночной камере - вот он затачивает ложку, вот он этой ложкой долго и нудно раздвигает доски задней двери камеры, чтобы была возможность выхода, вот он плетет веревки, раздирая на полосы переданные ему с воли рубашки. И вот это медлительное ритмическое действие под музыку Моцарта завораживает и приковывает к экрану так, как не приковывают никакие сложные  зрелищные кинотрюки. В конце у Фонтена уже практически все готово к побегу - но тут его вызывают в тюремную канцелярию и оглашают приговор: он приговорен к расстрелу, который должен состояться через день. А вернувшись в камеру, Фонтен обнаруживает, что к нему в одиночку подсадили соседа, молодого парнишку-коллаборациониста, виновного в каком-то нарушении дисциплины. Фонтен подозревает, что юноша - подсадная утка, который может его выдасть. Но  у него, фактически, нет выбора: либо он бежит сейчас, либо его ждет расстрел, а чтобы бежать, он должен либо довериться соседу, либо убить его. У Фонтена не хватает духа убить подростка и он решает поверить в искренность юноши и в то, что тот больше не хочет служить немцам. К тому же идти вдвоем надежнее, чем идти одному, на некоторых участках пути Фонтену необходима помощь напарника. Ночью Фонтен и юноша выходят из камеры, воспользовавшись сделанными ранее приготовлениями и инструментами и, преодолев сложный путь через двор тюрьмы, выбираются на свободу.
Это невероятно простой фильм - именно тот случай, когда простота становится почти шедевром.  Хотя из названия и описания фильма уже известно, что заключенному удастся сбежать - но точность и минимализм деталей таковы, что каждое движение Фонтена и немногих других персонажей держат в напряжении до последнего момента. Частная человеческая история поднимается до высот подлинного обобщения, и все действо прочитывается как христианская притча - о свободе и вечном стремлении человека к ней. Очень сильное впечатление и жаль, что этот фильм малоизвестен.