НОРА ЧЕРНОГО ХОББИТА

просто в порядке опроса. Навеяно постом Больдога про ювенальную юстицию и в обсуждениях периодически мелькает информация о том, что во многих странах сейчас нельзя оставлять ребенка до 12 лет одного дома, и нельзя выпускать его гулять одного без взрослых. Интересно, правда, какое есть законодательство (официальное и реальная практика) в разных странах?

Вот про себя расскажу так. Меня оставляли дома одну эпизодическ и ненадолго (может на 1-1.5 часа) примерно с четырех лет. Я как раз примерно с этого возраста себя более-менее помню, и одно из первых таких осознанных воспоминаний - именно как родители впервые оставили одну в квартире и ушли по каким-то делам, и было страшновато. Гуляла одна во дворе и в районе тоже где-то лет с пяти, наверное (тоже запомнила эпизод, как заблудилась и дошла до соседнего квартала, а там меня нашел какой-то доброхот, который и вернул домой).
В первом классе меня отводила в школу няня (родители платили знакомой пожилой женщине), она же забирала из школы и сидела со мной до возвращения родителей с работы. Со второго класса (то есть примерно с восьми лет) я ходила сама в школу, сама возвращалась и оставалась дома полностью одна до прихода родителей. До школы было примерно минут 12-15 пешком (около километра) или две остановки на автобусе (родители давали мелочь, так что можно было ездить на автобусе, но чаще ходили пешком) + нужно было перейти дорогу. В квартире не было не только мобильного :), но и стационарного телефона (у нас появился довольно рано стационарный телефон - когда я училась где-то классе в пятом; но у многих соседей не было, и они ходили к нам звонить). Родители оставляли первые пару лет для меня горячую еду в кастрюле, замотанной в два одеяла. И договаривались с соседкой, чтобы она иногда забегала меня проведать в течение дня.
Еще через год меня отпускали одну в музыкальную школу в Томилино (ехать автобусом минут двадцать или три остановки на электричке), а потом с 12 лет - в другую музыкальную школу, уже в Москве, на другом конце Москвы (мы в Люберцах, а в музыкальную школу я ездила в Кунцево, это было реально далеко, с несколькими пересадками, часа полтора в один конец).
Чего мне родители долго не разрешали, так это ночевать дома одной (а мне уже очень хотелось). Если родители куда-то уезжали, то обязательно приглашали бабушку или еще какую родню. Первый раз мне разрешили переночевать в квартире одной в 15 лет; и тогда же меня впервые отпустили одну с друзьями на неделю летом в деревню.

И заметим, это я - девочка из хорошей еврейской интеллигентной семьи. В более "простых" семьях (но тоже отнюдь не маргинальных) дети оставались одни и становились самостоятельными еще раньше.

Правда, меня уже в студенческие и даже в послестуденческие годы отец встречал вечером на платформе Ухтомская, когда я возвращалась домой поздно в темноте. То есть даже лет в двадцать пять еще порой встречали. Но у нас (это на границе Москвы и Люберец) там реально очень темно на платформе, в те годы не было никакого освещения, и район считался (в общем, небезосновательно) неблагополучным, а годы - начало 90-х - были неспокойными.

При этом мои же родители с Женей сидели дома чуть ли не до 15 лет, и боялись оставлять его одного в квартире, сопровождали или требовали, чтобы я сопровождала, в музыкальную школу и повсюду, и только лет в 14-15 он начал более-менее иногда оставаться один (а так, чтобы на ночь оставаться одному, когда я уезжаю - так по-моему только в последний год). Когда я возмущалась и говорила родителям, что я же оставалась одна гораздо раньше - родители мне неизменно отвечали, что теперь "времена другие" и что "теперь все небезопасно". Хотя по-моему сейчас гораздо безопаснее, чем было во времена моего детства и юности, теперь ведь у каждого первоклассника есть по крайней мере мобильный телефон.

А как у вас было в вашем детстве (в какие годы?) и как вы сейчас решаете эти вопросы со своими детьми?

Эту историю мне рассказывали родственники давно, в начале 90-х годов. Я ее перескажу так, как запомнила – хотя прошло уже много лет, и услышала я ее тоже через вторые руки (от племянника тех людей, о которых идет речь – точнее даже, от его жены; в то время эти люди недавно перебрались из Ташкента в Симферополь, а теперь уже давно живут в Лондоне – так и мотает людей по свету). Собственно, я это к тому, что детали и подробности могут быть зыбкими и неточными, и кому очень хочется прикопаться и сказать – не так все было – что же, ваше право. Можно считать былью или семейной легендой.

О любви немало песен сложено…

Давным-давно, в тридцатых годах прошлого века, жили-были в городе Бахчисарай – где знаменитый фонтан – две семьи. В одном семействе сына звали Муса А., а в другом семействе дочку звали Рива Г. Что характерно, отцы обеих семейств были сапожниками, длительное время не желавшими вступать ни в какие артели и упорно, вопреки всей новой реальности, продолжавшими цепляться за свои индивидуальные мастерские.

Мусе и Риве было примерно по 17 лет, и тут случилась самая обычная вещь в мире – они встретились и полюбили друг друга. В другой, прежней реальности, им бы вряд ли удалось соединиться, против такого брака восстало бы и законодательство, и семьи обеих сторон. Но советская власть отменила религии, перемешала национальности и социальные слои, и сделала внезапно некоторые невозможные прежде вещи доступными. К тому же вскоре препятствие в виде возможного недовольства отцов с обеих сторон было устранено радикальным способом: в 1937 году отец Мусы и отец Ривы были почти одновременно арестованы (как зловредные «единоличники» или по другой какой причине) и сгинули в неизвестном направлении. Дети «врагов народа» вскоре не нашли ничего лучшего в этих обстоятельствах, как пожениться, вскоре родился и ребенок. Жили тяжело, на работу толком не брали, в институт не принимали – но, в общем, как-то крутились, с помощью другой родни.

Потом пришли немцы. Риву с ребенком загнали в гетто, а Мусу оставили, объяснив ему, что он не имеет права общаться с женой. Тогда Муса нашил на себя желтую звезду и добровольцем пришел в гетто. Ребенок вскоре умер. Но Муса и Рива были молодые и здоровые, через некоторое время им удалось бежать и пробраться к партизанам.

Потом Крым был освобожден, вернулась советская власть, а Муса и Рива спустились с гор (или где они там партизанили) и вышли к своим – как они предполагали. Их попытались разделить. Ему было дано несколько часов на сборы, и – в товарном вагоне в Узбекистан. Ей разрешалось остаться в Крыму. Она отказалась остаться и добровольно поехала вместе с мужем.

На спецпоселении у них вскоре родился второй ребенок. Жизнь подневольных переселенцев кое-как наладилась, Рива даже получила разрешение учиться на каких-то курсах медсестер. Но тут случилась компания по борьбе с космополитизмом. Пару лет спустя, в 47 или в 48 году, арестовали Риву – вот же безродный космополит по всем признакам (еврейка, пережила оккупацию, муж крымский татарин, добровольно выехала с мужем на спецпоселение!). Тогда Муса сам пришел в органы НКВД и заявил что-то вроде: «Если моя жена космополит, то и я тоже космополит. Арестуйте меня тоже – хотим быть вместе». Они надеялись на то, что им удастся попасть в один лагерь.

Не повезло – их развезли в совершенно разные места, где они долгое время не имели возможности даже переписываться. Их единственную дочь забрал на воспитание старший брат Мусы – такой же бесправный спецпоселенец, у которого, в свою очередь, на руках был свой ребенок, постарше – его жену, урожденную этническую гречанку из Крыма, за несколько лет до того арестовали и отправили в лагерь как «греческую шпионку». Вот этот мужик с двумя детьми на руках, на спецпоселении, разыскал в лагерях и собственную жену, и Мусу, и Риву, ни от кого не отрекся, пытался всех поддерживать и со всеми поддерживать связь. К счастью, все выжили, и он дождался их возвращения и реабилитации.

После ХХ съезда Риве сказали, что она может, если хочет, вернуться с ребенком в Крым. А Мусе сказали, что он должен остаться в Узбекистане – право возвращения он не получил. Жена осталась с мужем.

Они прожили долгую совместную жизнь в любви и согласии и умерли почти одновременно, не дожив всего пары лет до перемен в стране.
Их единственная взрослая (уже не юная) дочь в 90-е годы выехала в Израиль и живет там до сих пор.

рассказываю свою студенческую байку по просьбе Дирфиона в соседнем треде. Кажется, я ее уже где-то рассказывала, но можно повторить еще раз.

В общем, в начале первого курса я была очень примерная студентка, посещала все лекции без изъяна. Сидели мы с Натали odna_zmeia в большой аудитории всегда на одних и тех же любимых местах, и рядом с нами сидела еще третья девушка - наша подруга.
И вот однажды мы узнали... мы узнали про лекцию историка Натана Эйдельмана :) Она проходила тогда в клинике Институте онкологии на Каширке (с любопытством обнаружила упоминание именно об этой лекции в мемуарах Юлии Эйдельман), и было довольно смешно, как мы потом бегали по больнице и искали, где тут лекция (сами понимаете, в институте онкологии у людей обычно другие проблемы).
Факт, что для того, чтобы попасть на лекцию Эйдельмана, надо было сбежать с лекции в институте. А лекция была не какая-нибудь, а по истории КПСС (мы были последним поколением, которое учило историю КПСС - через пару лет предмет отменили).
И вот мы посовещались и все-таки решили сбежать.
А когда на следующий день мы пришли в институт, то выяснилось: прямо во время этой лекции с потолка в аудитории сорвался огромный плафон дневного света и грохнулся ровно на то самое место, где мы обычно сидели - краем осколков задев нашу третью подругу, которая оставалась на месте. Фактически, этот случай спас нам жизнь, потому что если бы такая штука свалилась на голову, ну... в общем, голова бы точно пострадала.

И больше на лекции по истории КПСС я никогда не ходила :) (сдавала на четверки, а как - это отдельно смешно, потому что лектор был бабник и любил девушек в белых блузочках).

А вы, друзья, расскажите про смешные случаи, как вы впервые прогуляли лекцию в институте? (или не впервые, но просто какая-то запомнившаяся история).

и до меня тоже докатился флешмоб "покажи свои фотки в 90-е" (не знаю, какая там была изначально политическая подоплека этого флешмоба - я думала, люди просто так фотки постят, типа молодость вспоминают), то вот. Все мои фотки того времени - где-то в недрах родительской квартиры. Нашла только два своих же очень старых поста в жж, где я уже сканировала несколько фотографий того времени:
http://naiwen.livejournal.com/343448.html
http://naiwen.livejournal.com/335199.html

Недавно в одном из обсуждений вспомнили хорошую детскую книгу: Джеймс Крюс, «Мой прадедушка, герои и я». Автор – немецкий писатель, книга написана, кажется, около 1960-х годов. Главные персонажи: мальчик-подросток и его прадедушка; причем мальчику четырнадцать лет, а старику – восемьдесят девять, старый и малый дружат и рассказывают друг другу разные истории, и вместе обсуждают важные вечные вопросы: о героях и героизме; о том, кто герой настоящий, а кто мнимый и что нужно для героического поступка…
Тут я посчитала: если старому восемьдесят девять лет, - значит, прадедом он стал в возрасте 75 лет. Можно предположить, что дедом он стал в пятьдесят лет, а отцом – в двадцать пять лет. Двадцать пять лет – нормальная периодичность смены поколений еще лет двадцать назад (по мужской линии; а по женской часто еще меньше). То есть у ребенка была высокая вероятность уже в достаточно сознательном возрасте иметь не только дедушку, но и прадедушку, и перенимать вертикальный опыт через три поколения.

В детстве у меня не было прадедушки. В той же книге говорится: «у каждого человека есть одна голова, две руки, две ноги и четыре прадедушки». Троих из четырех моих прадедушек взяла война (а у многих из моего поколения, наоборот, дедов выбило войной – на фронте; в то время как моих прадедов взяла оккупация).
Судьба четвертого прадедушки – отца бабушки со стороны моего отца – мне неизвестна. Бабушка выросла в детском доме сиротой, о своих родителях ничего не знала и не помнила. Возможно (судя по датам), их взяла Первая Мировая или Гражданская – но возможно, конечно, и то, что молодые еще люди умерли где-то в период между 1915 и 1920 годами собственной смертью (да, в двадцатом веке бывало и такое).

А еще в моем детстве был «дед Бэр». Себя я помню, начиная где-то в возрасте между тремя и четырьмя годами, а когда дед Бэр умер, мне было пять лет, а ему – девяносто два. И тогда, в то время, я думала, что это и есть мой прадедушка (возможно, родители именно так его тогда и называли), хотя на самом деле он был кем-то вроде «двоюродного прадядюшки». В общем, этот дед Бэр, то ли родной, то ли двоюродный дядька моего деда, чудом уцелел в войну, остался совсем один, и дед забрал его к себе в семью – сначала перевез к себе в Витебск, а затем и в Московскую область. В девяносто два года у деда Бэра были еще целы все до единого зубы, но вот с головой был непорядок. Он бродил по поселку, накинув на голову традиционный талес, белое покрывало с полосами на концах, и непрерывно вслух читал кадеш. Для Воскресенска конца 1960-начала 1970-х годов это зрелище – молящийся старый еврей в талесе – было уже этнографической экзотикой; впрочем, старика никто не обижал. Напротив, он повадился ходить по соседям и жаловался им на то, что племянник – то есть дед – его не кормит, заморил совсем голодом (по-русски дед Бэр говорил плохо, но как-то соседи его понимали). Сердобольные соседки немедленно наливали старику мясного борща со свининкой, обильно поливали сметаной – и дед Бэр, дома усердно соблюдавший все правила традиционного кашрута – у соседей ел и борщ, и свининку, и сметану – и так успевал за день пообедать у пяти, у шести соседей… а потом эти соседи дружно приходили к деду и говорили: «Как же так, Ефим Семенович! Вы, такой с виду порядочный человек – а старика голодом морите! Вон он, ходит целыми днями побирается, мы уж его подкармливаем, как же вам не стыдно…» Дед только за голову хватался.

Мой сын родился в 1997 году, а дед – дед Ефим, мой дед и Женькин прадед – умер в 2000 году. Сдал дед быстро, еще за два года до смерти бегал трусцой десять километров и работал в огороде, а потом сразу потерял память и сгорел за один год. Так что Женька тоже практически не успел узнать, что такое – прадедушка.

Теперь вот я думаю: если в наше время рождения первого ребенка все чаще сдвигается ближе к тридцати годам, а то и позже, то у последующих поколений детей даже при вполне мирном течении времени не будет прадедушек. Потому что прадедом человек может стать в лучшем случае в возрасте 90 лет, а до такого возраста все-таки мало кто доживает в здравом уме и в памяти. А, учитывая, что средняя продолжительность жизни в России в последние годы катастрофически падает, и у мужчин составляет 58 лет… в общем, не только правнуков, но и внуков многие не успеют увидеть. Есть в этом что-то… глубоко неправильное.

А у вас, скажите, в дни вашего детства был свой прадедушка?..

Лена murmyak попросила меня рассказать про 1985 год, а я не могу ничего рассказать интересного. Год был, так сказать, переломным, знаковым – начало падения СССР, или, иначе можно сказать, начало конца эпохи. Натали написала бы красиво – про веяния времени, про судьбу человека в контексте судьбы страны и все такое. А я про 85-й год ничего такого не помню, и все мои воспоминания этого года – чисто бытовые. Сдавала экзамены. Выпускные, потом вступительные. ( Впрочем, на излете советской власти и на излете школьных лет у меня случился с этой самой советской властью конфликт... )

А дальше надо рассказывать, какие у нас в первый год были преподаватели (Комиссаренко – все-таки колоритная была личность), но это уж будет в какой-нибудь следующий раз.