Мятеж ГКЧП застал нас в Литве...
Feb. 7th, 2008 08:14 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
raisadobkachВ разговоре у Натали всплыл 1991 год. Хотя во флеш-мобе я не участвовала и никто мне годов не давал, решила записать столь колоритное воспоминание эпохи.
… Известный мятеж ГКЧП застал нас – меня, мою двоюродную сестру и тетку – в Литве, в местечке Тракай, в доме литовского фермера Якубониса.
… Для тех, кто никогда не был в Тракай, наверное не понять, почему я стремилась именно туда из года в год, не признавая никаких других мест для отдыха, ехала сама и привозила разнообразных родных. Представьте себе городок в тридцати минутах езды от Вильнюса, состоящий фактически из одной длинной улицы Витауто, ползущей от железнодорожной станции к историческому центру и плавно перетекающей в сосновые леса. Дома низкие, одно- и двухэтажные. Если пройти через всю улицу и свернуть чуть налево, то попадешь в очень тихий караимский квартал, с караимской кенессой, музеем караимского быта и единственным в своем роде караимским национальным кафе, в которой из года в год всегда подавалось одно и то же меню, только два блюда: жаркое по-караимски и кибины (на литовский манер – кибиняй). Национальное караимское жаркое - это просто рагу в глиняных горшочках, с большими кусками мяса (стремительно исчезающего из магазинов), картошки и, кажется, грибами, закрытое плотной крышкой из теста. Кибины – большие печеные пироги с мясом, слегка напоминающие восточную самсу, с тонкой корочкой пресного теста, брызгающиеся горячим бульоном при надкусывании или надрезании. Одна порция – два кибина. В ларьках в Тракай и даже в Вильнюсе тоже кое-где продавались эти самые кибины, но нигде больше они не были такими вкусными и брызгучими, как в караимском кафе.
Если же, пройдя Витауто, вы поворачивали направо, то глазам открывалась картина сказочная: панорама бесконечных, перетекающих одно в другое озер – и средневековый замок прямо посреди центрального озера. В замок по мосткам ходили туристы, туда водили экскурсии – но если завернуть за замок и пройти по мосткам на другой берег озера – то попадал из исторического центра сразу в деревенскую тишину. Там тоже были озера, камыши, деревенские дома – большие, добротные, довольно далеко отстоящие друг от друга, сплошь заросшие черникой поляны (двести метров от дома – и за полчаса две полные корзины). Там же обильно произрастали грибы-свинушки, которые местные жители за грибы не считали и не собирали, а мы собирали и жарили в сметане.
…Вот в этом-то раю мы три года подряд снимали комнату у местных хозяев. Точнее, первый год мы комнату снимали, второй год мы ее подозрительно дешево снимали, а в третий год нам было решительно сказано, что с гостей денег брать не полагается. До сих пор не знаю, почему хозяева отказались брать с нас деньги – поскольку сдача комнат на лето внаем отдыхающим была их маленьким бизнесом, и с других жильцов они прекраснейшим образом брали деньги по стандартным тарифам того времени. Чтобы не жить совсем бесплатно, мы привозили кофе – хороший кофе арабика в зернах, который в то время очень ценился и уже исчез в Литве, а в Москве добывался по великому блату. Хозяева, смущаясь, кофе брали, - а взамен пичкали нас деревенскими яйцами, сметаной, яблоками, картошкой и прочей снедью, и вообще явно были уверены в том, что в Москве люди умирают от голода (и это при том, что и я, и моя сестра всегда были девицами в теле).
Хозяин наш сам по себе был мужик своеобразный. Фермером он сделался уже на старости лет, когда построил этот дом в Тракай и обзавелся хозяйством. Вообще же у него было высшее университетское образование, и он успел в свои «под пятьдесят» изрядно пошататься по свету: много лет прожил в России, работал в какой-то закрытой лаборатории… Говорил по-русски совершенно свободно и почти без акцента, манера и интонации речи были типично деревенского мужика, крепкого хозяина (не городского интеллигента и не научного работника), а круг интересов при этом – далеко не деревенский.
У него было двое взрослых детей, - учившихся, кажется, в Вильнюсе - и приезжавших на каникулы домой, с ними мы приятельствовали.
Нам позволялось пользоваться кухней, баней, а главное удовольствие – хозяйской лодкой. Лодку брали на целый день, плавали по всем озерам, на маленьких островах прятались в камышах и там купались голышом: туристов и отдыхающих в те годы там было мало, можно было целый день проплавать и не встретить ни одного человека. Эти озера, лодку, замок на озерах, видный из любой точки, купания в камышах, черничные заросли, тишину и запахи трав вспоминаю до сих пор с ностальгией безвозвратно утраченного…
…Есть места более красивые и более яркие, но это было - правильное…
Но это все лирика, а что касается политических событий, то воспоминания о разных годах у меня как-то смутно сливаются в голове. В те годы везде все время что-то происходило, и мы в те годы все ужасно интересовались политикой. Да, мы тогда так искренне переживали за судьбу свободы и демократии в стране… Тут у меня провал в памяти, потому что я отчетливо помню, как сын хозяина уезжал в Вильнюс на какой-то митинг, или какие-то баррикады, в общем, защищать что-то от чего-то… только что обретенную литовскую демократию и независимость от советских войск, наверное. Так вот, мы его провожали и все очень переживали… родители – это понятно, а мы с сестрой тоже рвались поехать в Вильнюс вместе с хозяйским сыном и тоже постоять на этих самых баррикадах (что же это было, что? В голове крутится какой-то «телецентр», но люди подсказывают, что телецентр был зимой, а мы были в Литве только летом).
…Тут наш хозяин произнес следующую историческую речь: «Девки, сидеть дома, я кому сказал! По баррикадам будете бегать у себя в Москве, а здесь Я отвечаю за вашу жизнь и здоровье перед вашими родными, и Я не хочу, чтобы с вами в моем доме что-то случилось».
…И мы, хотя очень хотели на баррикады, конечно, послушались, и всю ночь не спали, и сидели вместе с хозяевами и ждали возвращения их сына. Потом он вроде бы вернулся и сказал, что все в порядке, больше войск не будет и крови не будет… и все, снова провал в памяти. Не знаю, какой был год – то ли 1990, то ли уже 1991…
А потом – да, потом, как я уже сказала, случился ГКЧП.
…Пригоняем мы вечером лодку, идем домой, хозяин наш говорит: «Так, девки, дома у вас неладно, марш в дом, срочно звоните в Москву». А что неладно – непонятно. Телефонной связи нет. По телевизору балеты «Лебединое озеро» и что-то в этом духе весь день передают. Схватились за приемники, давай ловить какую-то «Свободу» или «Бибиси», или что там еще положено было ловить в таких случаях – глушилки работают, ничего не поймешь. И вот, опять-таки смутно помнится, что дозвониться мы каким-то чудом сумели до родственников в Израиле (!), а те уже сообщили нам о том, что в Москве коммунистический путч.
И тут мы стали думать, что же нам теперь делать. Теперь, задним числом, смешно и странно об этом думать, а тогда, во-первых, все были уверены в том, что случился на просто какой-то верхушечный переворот, а настоящий кошмар и трагедия, что страна сейчас немедленно провалится в бездну кровавого террора, гражданской войны, ужасов сталинизма и прочего. Поэтому надо было срочно куда-то бежать, куда-то опять-таки встать на баррикады, защитить… что? Завоевания свободы и демократии, наверное. Вот так мы сидели и рассуждали, а еще было нам просто страшно оттого, что телефонной связи с Москвой не было, и что с нашими родными – мы не знали, а они там, в Москве тоже, соответственно, не знали, что с нами; и мы очень боялись, что сейчас граница, железный занавес за нами захлопнется и мы просто физически не попадем больше домой и ничего никогда о родителях своих и вообще родне и друзьях не узнаем. Ведь в то время уехать за границу – а мы были уже фактически за границей – это было совершенно не то, что уехать за границу сейчас; тогда люди уезжали, как в могилы, и ни технические средства связи (интернета, мобильных еще не было), ни политическая система не оставляли никаких надежд на общение. В общем, это был какой-то инфернальный ужас.
Лично я – не то, чтобы совсем не подвержена панике, скорее я просто страшный консерватор и человек, даже в молодые годы тяжелый на подъем и с невероятным трудом меняющий заранее расписанные планы. Поэтому в первый день я заявила, что совершенно не за чем куда-то срочно срываться, что у нас в любом случае обратные билеты только через десять дней, и что из-за какой-то группы коммунистических придурков я совершенно не желаю прерывать свой законный отпуск. Взяла лодку и уплыла на острова, а тетка устроила мне истерику на тему о том, что я не переживаю о судьбе демократии в России.
Однако, когда связь с Москвой и на следующий день не восстановилась, я тоже решила, что надо как-то пошевелиться. Потому что родители волнуются, и вообще на баррикады хочется (честное слово, в тогдашнем сознании оно все как-то естественным образом выстраивалось в один общий ряд…)
(Да, между тем вечерами, когда все это уже происходило, мы читали вслух книжку... догадайтесь, какую книжку?
... Это был "Властелин Колец" в переводе Григорьевой и Грушецкого, толстый такой коричневый, если мне память не изменяет, том. Дело в том, что первые две части я прочла где-то за год или полтора до этого в переводе Кистямура ("радужное" издание), а третья часть все не выходила и не выходила... и всем очень хотелось узнать, что же там дальше. А тут в переводе ГиГ вышла третья часть, но не отдельной книжкой, а вот именно так - все три части в одном толстом томе. Третью часть я проглотила за один день, а потом просвещала родственниц, которые до этого Толкина не читали, читая им книжку вечерами вслух и с самого начала. Надо сказать, что чтение удивительно легло в тему... страшные черные всадники упрямо ассоциировались с тоталитарной тьмой, наползающей на Россию...) :)
…В общем, рванулись мы в Вильнюс – пытаться обменять билеты. И немедленно выяснили, что таких, как мы – сотни и тысячи, потому что все оказавшиеся в эти дни в Литве москвичи – командировочные и отдыхающие – тоже срочно пожелали обменять билеты и вернуться в Москву раньше запланированного срока. Потому что у всех родители и всем хочется на баррикады. А билетов, естественно, на всех желающих не хватало. Отстояв пять часов в очереди, вернулись ни с чем в Тракай. Поскольку связи с Москвой по-прежнему не было, то наш хозяин посмотрел на нас, за полчаса оделся и уехал на ночь глядя в Вильнюс. И через несколько часов вернулся с тремя билетами в Москву на следующий вечер, на проходящий поезд из Калининграда, в сидячий вагон без фиксированных мест. Как и где он достал эти билеты – для нас осталось загадкой.
А на следующий день, провожая нас, хозяин держал перед нами вторую историческую речь, следующего содержания. «Так, девки, вот ваши билеты. Вот ваши билеты, я сказал… да, о чем это я? Только вы подумайте, девки – может, вам вообще не надо отсюда уезжать? У вас там плохо, террор сейчас начнется, проблемы, так вам туда не надо. Оставайтесь, девки, тут, будете нам, как родные. На работу устроим, язык выучите. Родителям как-нибудь найдем возможность дать знать, что вы тут живы-здоровы. А если, - тут хозяин выпрямился, выпятил могучую грудь, - если гады сюда придут опять, то мы им дадим отпор. А вас спрячем. У нас тут вообще… мы тут к партизанской войне привычные. Вы что думаете? У меня тут и бункер в доме есть. Будете в целости и сохранности, как за каменной стеной».
И вот и тогда я как-то понимала, и сейчас понимаю, что это невероятное предложение было сделано безо всякой шутки или иронии. Что это было по-настоящему, всерьез, и если бы мы вдруг решили согласиться – то хозяин наш был готов. В собственном доме. Собственными руками. Защитить. Есть вещи, которые при всей их кажущейся нелепости невероятно дорого стоят. Я обычно говорю о том, что мне везет на хороших людей. Это и есть то подлинное, настоящее, что не забывается, и годы спустя вспоминается с глубочайшей благодарностью.
…Естественно, мы отказались. Хозяйский сын довел нас с сумками до железнодорожной станции…
Тут надо ввести в повествование еще одного персонажа, который до этого момента оставался за кадром. Дело в том, что у нас с собой был кот. Самый обыкновенный серый полупушистый некастрированный домашний кот, которого мы ухитрились притащить с собой из Москвы в Литву, а теперь увозили обратно (теперь еще раз представьте себе, какими ангелами были наши хозяева, если пускали жить нас не только бесплатно, да еще и с котом). Этот кот по дороге в Литву, в приличном купейном вагоне, тоже вел себя относительно прилично. А вот по дороге обратно… специальных котоносок тогда еще не водилось. Кота мы носили в обычной сумке на молнии. В вагоне мы его выпустили.
…Поезд ночной, проходящий, вагон общий, билеты без мест. Соответственно, когда мы зашли в вагон в Вильнюсе, сесть уже было некуда. Поэтому половину ночи мы стояли. А кот все это время гулял по вагону и по спящим или пытающимся заснуть людям. И все эти часы истошно, дурным голосом, орал. А люди, когда узнавали, чей кот – естественно, орали на нас. Поскольку мы решили, что кот орет потому, что хочет есть, то мы его кормили сметаной из крынки, которой нас заботливо снабдили на дорогу хозяева. А он орал еще больше. Поэтому мы всю ночь не спали, кормили кота, переживали за судьбу демократии в России и мечтали о том, как мы утром пойдем на баррикады.
… И вот, когда мы утром приехали в Москву и наконец-то дозвонились с вокзала и узнали, что родители и все вообще в порядке, то узнали сразу же и то, что… что все закончилось. Вот прямо сейчас, только что, перед нашим приездом. Демократия устояла, коммунисты не победили, свободе больше ничего не угрожало. Множество людей ходили радостные и поздравляли друг друга. Было такое странное чувство… одновременно острой эйфории от победы, и в то же время острого разочарования, сожаления – оттого, что все-таки не успели постоять на баррикадах, что все самое опасное, страшное, важное, настоящее прошло мимо нас…
…Тогда мы еще не знали, как жестоко будем обмануты, как наш энтузиазм, наша искренность, наша жажда свободы и нового мира обернутся против нас, как изменится мир окончательно и бесповоротно – но совсем не в ту сторону, о которой мы могли бы мечтать. Нас поимели… Кто сейчас помнит о том энтузиазме, кто хотя бы вспомнит без подсказок поисковых систем имена трех погибших на тех баррикадах?..
… Между тем наш кот продолжал орать после поезда уже в Москве. Усевшись в вагоне метро, я решила вытащить страдальца из сумки и устроить у себя на коленях. Вот тут-то кот и объяснил нам на доступном кошачьем языке, ОТЧЕГО он орал столько часов подряд. Да, да, угадать нетрудно – бедняга хотел в туалет и терпел в непривычной обстановке. И вот именно в этот момент, на моих коленях, терпение ему отказало, и все, что копилось в коте в течение почти суток – литовское молоко и литовская сметана – теперь очутилось на моих штанах и благоухало на весь вагон… так, по-своему, отметил кот победу над силами коммунизма… :)
В общем, мы были счастливы, добравшись до дома…
… Кажется, это был последний всплеск политической активности и вообще интереса к политике в эти годы. Когда два года спустя расстреливали Белый дом, эйфории уже не было – только смутное чувство стыда и разочарования. Потом на смену стыду пришло равнодушие…
…Железный занавес действительно захлопнулся за нами. Только с другой стороны. В течение нескольких лет приходилось просто выживать. В условиях разрухи, нищеты, вынужденной смены специальности было не до поездок в Литву и вообще не до отпусков. Почта ходила плохо, международные разговоры стоили дорого, визы тоже были дороги, и получить их было трудно. Множество связей оборвалось в те годы и уже никогда больше не возобновилось. Когда к 1994-1995 годам я прижилась на новой работе, и экономическое положение улучшилось, когда стало возможным снова подумать об отдыхе и отпусках – то выяснилось, что гораздо дешевле и проще выехать в Турцию или в Египет, нежели в прибалтийские страны.
Я больше никогда с тех пор не была в Литве. Не знаю, живы ли те хозяева и что с ними стало. Не сказала им тех слов благодарности, которые должна была сказать.
(Ладно, решилась попробовать открыть...)
… Известный мятеж ГКЧП застал нас – меня, мою двоюродную сестру и тетку – в Литве, в местечке Тракай, в доме литовского фермера Якубониса.
… Для тех, кто никогда не был в Тракай, наверное не понять, почему я стремилась именно туда из года в год, не признавая никаких других мест для отдыха, ехала сама и привозила разнообразных родных. Представьте себе городок в тридцати минутах езды от Вильнюса, состоящий фактически из одной длинной улицы Витауто, ползущей от железнодорожной станции к историческому центру и плавно перетекающей в сосновые леса. Дома низкие, одно- и двухэтажные. Если пройти через всю улицу и свернуть чуть налево, то попадешь в очень тихий караимский квартал, с караимской кенессой, музеем караимского быта и единственным в своем роде караимским национальным кафе, в которой из года в год всегда подавалось одно и то же меню, только два блюда: жаркое по-караимски и кибины (на литовский манер – кибиняй). Национальное караимское жаркое - это просто рагу в глиняных горшочках, с большими кусками мяса (стремительно исчезающего из магазинов), картошки и, кажется, грибами, закрытое плотной крышкой из теста. Кибины – большие печеные пироги с мясом, слегка напоминающие восточную самсу, с тонкой корочкой пресного теста, брызгающиеся горячим бульоном при надкусывании или надрезании. Одна порция – два кибина. В ларьках в Тракай и даже в Вильнюсе тоже кое-где продавались эти самые кибины, но нигде больше они не были такими вкусными и брызгучими, как в караимском кафе.
Если же, пройдя Витауто, вы поворачивали направо, то глазам открывалась картина сказочная: панорама бесконечных, перетекающих одно в другое озер – и средневековый замок прямо посреди центрального озера. В замок по мосткам ходили туристы, туда водили экскурсии – но если завернуть за замок и пройти по мосткам на другой берег озера – то попадал из исторического центра сразу в деревенскую тишину. Там тоже были озера, камыши, деревенские дома – большие, добротные, довольно далеко отстоящие друг от друга, сплошь заросшие черникой поляны (двести метров от дома – и за полчаса две полные корзины). Там же обильно произрастали грибы-свинушки, которые местные жители за грибы не считали и не собирали, а мы собирали и жарили в сметане.
…Вот в этом-то раю мы три года подряд снимали комнату у местных хозяев. Точнее, первый год мы комнату снимали, второй год мы ее подозрительно дешево снимали, а в третий год нам было решительно сказано, что с гостей денег брать не полагается. До сих пор не знаю, почему хозяева отказались брать с нас деньги – поскольку сдача комнат на лето внаем отдыхающим была их маленьким бизнесом, и с других жильцов они прекраснейшим образом брали деньги по стандартным тарифам того времени. Чтобы не жить совсем бесплатно, мы привозили кофе – хороший кофе арабика в зернах, который в то время очень ценился и уже исчез в Литве, а в Москве добывался по великому блату. Хозяева, смущаясь, кофе брали, - а взамен пичкали нас деревенскими яйцами, сметаной, яблоками, картошкой и прочей снедью, и вообще явно были уверены в том, что в Москве люди умирают от голода (и это при том, что и я, и моя сестра всегда были девицами в теле).
Хозяин наш сам по себе был мужик своеобразный. Фермером он сделался уже на старости лет, когда построил этот дом в Тракай и обзавелся хозяйством. Вообще же у него было высшее университетское образование, и он успел в свои «под пятьдесят» изрядно пошататься по свету: много лет прожил в России, работал в какой-то закрытой лаборатории… Говорил по-русски совершенно свободно и почти без акцента, манера и интонации речи были типично деревенского мужика, крепкого хозяина (не городского интеллигента и не научного работника), а круг интересов при этом – далеко не деревенский.
У него было двое взрослых детей, - учившихся, кажется, в Вильнюсе - и приезжавших на каникулы домой, с ними мы приятельствовали.
Нам позволялось пользоваться кухней, баней, а главное удовольствие – хозяйской лодкой. Лодку брали на целый день, плавали по всем озерам, на маленьких островах прятались в камышах и там купались голышом: туристов и отдыхающих в те годы там было мало, можно было целый день проплавать и не встретить ни одного человека. Эти озера, лодку, замок на озерах, видный из любой точки, купания в камышах, черничные заросли, тишину и запахи трав вспоминаю до сих пор с ностальгией безвозвратно утраченного…
…Есть места более красивые и более яркие, но это было - правильное…
Но это все лирика, а что касается политических событий, то воспоминания о разных годах у меня как-то смутно сливаются в голове. В те годы везде все время что-то происходило, и мы в те годы все ужасно интересовались политикой. Да, мы тогда так искренне переживали за судьбу свободы и демократии в стране… Тут у меня провал в памяти, потому что я отчетливо помню, как сын хозяина уезжал в Вильнюс на какой-то митинг, или какие-то баррикады, в общем, защищать что-то от чего-то… только что обретенную литовскую демократию и независимость от советских войск, наверное. Так вот, мы его провожали и все очень переживали… родители – это понятно, а мы с сестрой тоже рвались поехать в Вильнюс вместе с хозяйским сыном и тоже постоять на этих самых баррикадах (что же это было, что? В голове крутится какой-то «телецентр», но люди подсказывают, что телецентр был зимой, а мы были в Литве только летом).
…Тут наш хозяин произнес следующую историческую речь: «Девки, сидеть дома, я кому сказал! По баррикадам будете бегать у себя в Москве, а здесь Я отвечаю за вашу жизнь и здоровье перед вашими родными, и Я не хочу, чтобы с вами в моем доме что-то случилось».
…И мы, хотя очень хотели на баррикады, конечно, послушались, и всю ночь не спали, и сидели вместе с хозяевами и ждали возвращения их сына. Потом он вроде бы вернулся и сказал, что все в порядке, больше войск не будет и крови не будет… и все, снова провал в памяти. Не знаю, какой был год – то ли 1990, то ли уже 1991…
А потом – да, потом, как я уже сказала, случился ГКЧП.
…Пригоняем мы вечером лодку, идем домой, хозяин наш говорит: «Так, девки, дома у вас неладно, марш в дом, срочно звоните в Москву». А что неладно – непонятно. Телефонной связи нет. По телевизору балеты «Лебединое озеро» и что-то в этом духе весь день передают. Схватились за приемники, давай ловить какую-то «Свободу» или «Бибиси», или что там еще положено было ловить в таких случаях – глушилки работают, ничего не поймешь. И вот, опять-таки смутно помнится, что дозвониться мы каким-то чудом сумели до родственников в Израиле (!), а те уже сообщили нам о том, что в Москве коммунистический путч.
И тут мы стали думать, что же нам теперь делать. Теперь, задним числом, смешно и странно об этом думать, а тогда, во-первых, все были уверены в том, что случился на просто какой-то верхушечный переворот, а настоящий кошмар и трагедия, что страна сейчас немедленно провалится в бездну кровавого террора, гражданской войны, ужасов сталинизма и прочего. Поэтому надо было срочно куда-то бежать, куда-то опять-таки встать на баррикады, защитить… что? Завоевания свободы и демократии, наверное. Вот так мы сидели и рассуждали, а еще было нам просто страшно оттого, что телефонной связи с Москвой не было, и что с нашими родными – мы не знали, а они там, в Москве тоже, соответственно, не знали, что с нами; и мы очень боялись, что сейчас граница, железный занавес за нами захлопнется и мы просто физически не попадем больше домой и ничего никогда о родителях своих и вообще родне и друзьях не узнаем. Ведь в то время уехать за границу – а мы были уже фактически за границей – это было совершенно не то, что уехать за границу сейчас; тогда люди уезжали, как в могилы, и ни технические средства связи (интернета, мобильных еще не было), ни политическая система не оставляли никаких надежд на общение. В общем, это был какой-то инфернальный ужас.
Лично я – не то, чтобы совсем не подвержена панике, скорее я просто страшный консерватор и человек, даже в молодые годы тяжелый на подъем и с невероятным трудом меняющий заранее расписанные планы. Поэтому в первый день я заявила, что совершенно не за чем куда-то срочно срываться, что у нас в любом случае обратные билеты только через десять дней, и что из-за какой-то группы коммунистических придурков я совершенно не желаю прерывать свой законный отпуск. Взяла лодку и уплыла на острова, а тетка устроила мне истерику на тему о том, что я не переживаю о судьбе демократии в России.
Однако, когда связь с Москвой и на следующий день не восстановилась, я тоже решила, что надо как-то пошевелиться. Потому что родители волнуются, и вообще на баррикады хочется (честное слово, в тогдашнем сознании оно все как-то естественным образом выстраивалось в один общий ряд…)
(Да, между тем вечерами, когда все это уже происходило, мы читали вслух книжку... догадайтесь, какую книжку?
... Это был "Властелин Колец" в переводе Григорьевой и Грушецкого, толстый такой коричневый, если мне память не изменяет, том. Дело в том, что первые две части я прочла где-то за год или полтора до этого в переводе Кистямура ("радужное" издание), а третья часть все не выходила и не выходила... и всем очень хотелось узнать, что же там дальше. А тут в переводе ГиГ вышла третья часть, но не отдельной книжкой, а вот именно так - все три части в одном толстом томе. Третью часть я проглотила за один день, а потом просвещала родственниц, которые до этого Толкина не читали, читая им книжку вечерами вслух и с самого начала. Надо сказать, что чтение удивительно легло в тему... страшные черные всадники упрямо ассоциировались с тоталитарной тьмой, наползающей на Россию...) :)
…В общем, рванулись мы в Вильнюс – пытаться обменять билеты. И немедленно выяснили, что таких, как мы – сотни и тысячи, потому что все оказавшиеся в эти дни в Литве москвичи – командировочные и отдыхающие – тоже срочно пожелали обменять билеты и вернуться в Москву раньше запланированного срока. Потому что у всех родители и всем хочется на баррикады. А билетов, естественно, на всех желающих не хватало. Отстояв пять часов в очереди, вернулись ни с чем в Тракай. Поскольку связи с Москвой по-прежнему не было, то наш хозяин посмотрел на нас, за полчаса оделся и уехал на ночь глядя в Вильнюс. И через несколько часов вернулся с тремя билетами в Москву на следующий вечер, на проходящий поезд из Калининграда, в сидячий вагон без фиксированных мест. Как и где он достал эти билеты – для нас осталось загадкой.
А на следующий день, провожая нас, хозяин держал перед нами вторую историческую речь, следующего содержания. «Так, девки, вот ваши билеты. Вот ваши билеты, я сказал… да, о чем это я? Только вы подумайте, девки – может, вам вообще не надо отсюда уезжать? У вас там плохо, террор сейчас начнется, проблемы, так вам туда не надо. Оставайтесь, девки, тут, будете нам, как родные. На работу устроим, язык выучите. Родителям как-нибудь найдем возможность дать знать, что вы тут живы-здоровы. А если, - тут хозяин выпрямился, выпятил могучую грудь, - если гады сюда придут опять, то мы им дадим отпор. А вас спрячем. У нас тут вообще… мы тут к партизанской войне привычные. Вы что думаете? У меня тут и бункер в доме есть. Будете в целости и сохранности, как за каменной стеной».
И вот и тогда я как-то понимала, и сейчас понимаю, что это невероятное предложение было сделано безо всякой шутки или иронии. Что это было по-настоящему, всерьез, и если бы мы вдруг решили согласиться – то хозяин наш был готов. В собственном доме. Собственными руками. Защитить. Есть вещи, которые при всей их кажущейся нелепости невероятно дорого стоят. Я обычно говорю о том, что мне везет на хороших людей. Это и есть то подлинное, настоящее, что не забывается, и годы спустя вспоминается с глубочайшей благодарностью.
…Естественно, мы отказались. Хозяйский сын довел нас с сумками до железнодорожной станции…
Тут надо ввести в повествование еще одного персонажа, который до этого момента оставался за кадром. Дело в том, что у нас с собой был кот. Самый обыкновенный серый полупушистый некастрированный домашний кот, которого мы ухитрились притащить с собой из Москвы в Литву, а теперь увозили обратно (теперь еще раз представьте себе, какими ангелами были наши хозяева, если пускали жить нас не только бесплатно, да еще и с котом). Этот кот по дороге в Литву, в приличном купейном вагоне, тоже вел себя относительно прилично. А вот по дороге обратно… специальных котоносок тогда еще не водилось. Кота мы носили в обычной сумке на молнии. В вагоне мы его выпустили.
…Поезд ночной, проходящий, вагон общий, билеты без мест. Соответственно, когда мы зашли в вагон в Вильнюсе, сесть уже было некуда. Поэтому половину ночи мы стояли. А кот все это время гулял по вагону и по спящим или пытающимся заснуть людям. И все эти часы истошно, дурным голосом, орал. А люди, когда узнавали, чей кот – естественно, орали на нас. Поскольку мы решили, что кот орет потому, что хочет есть, то мы его кормили сметаной из крынки, которой нас заботливо снабдили на дорогу хозяева. А он орал еще больше. Поэтому мы всю ночь не спали, кормили кота, переживали за судьбу демократии в России и мечтали о том, как мы утром пойдем на баррикады.
… И вот, когда мы утром приехали в Москву и наконец-то дозвонились с вокзала и узнали, что родители и все вообще в порядке, то узнали сразу же и то, что… что все закончилось. Вот прямо сейчас, только что, перед нашим приездом. Демократия устояла, коммунисты не победили, свободе больше ничего не угрожало. Множество людей ходили радостные и поздравляли друг друга. Было такое странное чувство… одновременно острой эйфории от победы, и в то же время острого разочарования, сожаления – оттого, что все-таки не успели постоять на баррикадах, что все самое опасное, страшное, важное, настоящее прошло мимо нас…
…Тогда мы еще не знали, как жестоко будем обмануты, как наш энтузиазм, наша искренность, наша жажда свободы и нового мира обернутся против нас, как изменится мир окончательно и бесповоротно – но совсем не в ту сторону, о которой мы могли бы мечтать. Нас поимели… Кто сейчас помнит о том энтузиазме, кто хотя бы вспомнит без подсказок поисковых систем имена трех погибших на тех баррикадах?..
… Между тем наш кот продолжал орать после поезда уже в Москве. Усевшись в вагоне метро, я решила вытащить страдальца из сумки и устроить у себя на коленях. Вот тут-то кот и объяснил нам на доступном кошачьем языке, ОТЧЕГО он орал столько часов подряд. Да, да, угадать нетрудно – бедняга хотел в туалет и терпел в непривычной обстановке. И вот именно в этот момент, на моих коленях, терпение ему отказало, и все, что копилось в коте в течение почти суток – литовское молоко и литовская сметана – теперь очутилось на моих штанах и благоухало на весь вагон… так, по-своему, отметил кот победу над силами коммунизма… :)
В общем, мы были счастливы, добравшись до дома…
… Кажется, это был последний всплеск политической активности и вообще интереса к политике в эти годы. Когда два года спустя расстреливали Белый дом, эйфории уже не было – только смутное чувство стыда и разочарования. Потом на смену стыду пришло равнодушие…
…Железный занавес действительно захлопнулся за нами. Только с другой стороны. В течение нескольких лет приходилось просто выживать. В условиях разрухи, нищеты, вынужденной смены специальности было не до поездок в Литву и вообще не до отпусков. Почта ходила плохо, международные разговоры стоили дорого, визы тоже были дороги, и получить их было трудно. Множество связей оборвалось в те годы и уже никогда больше не возобновилось. Когда к 1994-1995 годам я прижилась на новой работе, и экономическое положение улучшилось, когда стало возможным снова подумать об отдыхе и отпусках – то выяснилось, что гораздо дешевле и проще выехать в Турцию или в Египет, нежели в прибалтийские страны.
Я больше никогда с тех пор не была в Литве. Не знаю, живы ли те хозяева и что с ними стало. Не сказала им тех слов благодарности, которые должна была сказать.
(Ладно, решилась попробовать открыть...)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2008-02-08 03:55 pm (UTC)Добавлять в друзья не возбраняется :), но к сожалению пока не могу ответить взаимностью - добавляю в друзья только тех, кого знаю лично или, по крайней мере, давно общаюсь в сети. Может, со временем мы познакомимся ближе :)