![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
raisadobkachНа всякий случай я сразу дам ссылки на Википедию, о каких людях идет речь, потому что не хочу полностью пересказывать тут биографии героев:
Луиза Мишель: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B8%D1%88%D0%B5%D0%BB%D1%8C,_%D0%9B%D1%83%D0%B8%D0%B7%D0%B0
Анри Рошфор: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D1%88%D1%84%D0%BE%D1%80,_%D0%90%D0%BD%D1%80%D0%B8
А рассказать я, собственно, хочу вот о чем...
... Луизу Мишель, "красную деву Монмартра", советская историография любила. А журналиста Анри Рошфора, "мелкобуржуазного радикала" - нет. Собственно говоря, Луиза Мишель, знаменитая анархистска и педагог - тоже не вполне вписывалась в советскую идеологическую парадигму. Но поскольку женщина и героиня, и поскольку подходящей женщины "твердых марксистских убеждений" в соответствующем кругу парижских коммунаров не нашлось, то мелкие слабости в виде неправильного мировоззрения Луизе Мишель прощались, лишь со снисходительной отеческой жалостью писалось о ее заблуждениях. Собственно говоря, анархисткой она стала позже - как она сама пишет в мемуарах, именно на корабле. На корабле, о котором у нас пойдет речь. И после поражения Коммуны уже не будет мирных-анархистов-по-Прудону, которые считали, что у них в запасе есть двести лет, чтобы выстраивать снизу систему гражданского самосознания с помощью школ, столовых и рабочих кооперативов. Этих тихих интеллектуалов больше не будет - на смену им придут гораздо более радикальные деятели с оружием и взрывчаткой. А во время самой Парижской коммуны Луиза Мишель близка скорее к околобланкистским кругам. И близка она к ним не столько по внутренним идейным причинам, сколько по причинам глубоко личным. Дело в том, что к активным бланкистам принадлежит Теофиль Ферре. А Мишель в него влюблена - и любовь эта, судя по всему, совершенно платоническая. Потому что радикал Ферре влюблен прежде всего в революцию, а потом во все остальное. И еще потому, что Луиза Мишель его почти на пятнадцать лет старше. Но они общаются, они переписываются - и они переписываются вплоть до его последних дней, когда они сидят рядом в одной и той же тюрьме Сатори, в разных одиночных камерах. В своей камере она одна из первых узнает о том, что Ферре и Россель приговорены к расстрелу.
... вот эта фраза в ее мемуарах о том, что в те дни по коридорам тюрьмы Сатори все время проходили как тени бледные юные девушки - Мария Ферре и Сара Россель - и дальше она обрывает свою мысль, словно не хочет, не может писать дальше; и если читатель не понимает контекста, то он не чувствует интонации. А я слишком хорошо понимаю: это сестры. Они ходят на последние разрешенные свидания к приговоренным. Я начинаю плакать в этом месте - вспоминаю почему-то сразу Екатерину Бибикову и вообще весь хвост ассоциаций. Вообще эта казнь вызывает возбуждение общественности, сочувствие и возмущение правительством со стороны даже тех, кто не поддерживал коммунаров. Казалось бы, с одной стороны, во время Кровавой недели в Париже были без суда и следствия расстреляны тысячи: до сих пор неизвестно точное число жертв, оценки колеблются от 6-7 тысяч до 40-50 тысяч (я, не будучи специалистом, навскидку предположила бы, что адекватная оценка может быть в районе 15-20 тысяч). И на этом фоне число расстрелянных впоследствии по приговорам военных судов не так уж велико. Но именно это - резонансная казнь, она вызывает массовые протесты; во-первых Россель и Ферре - яркие заметные фигуры (третьим вместе с ними расстреливают сержанта Буржуа за переход на сторону федералистов). Но тут такой оттенок... вот, как это объяснить? Потому что ужасы Кровавая неделя - это можно если не оправдать, то понять: когда это в горячке боя, когда взаимное озлобление, когда под конец крыша уже поехала у обеих сторон, когда с обеих сторон муссируются многократно преувеличенные слухи о зверствах противника, это вот как-то можно списать. А когда спустя полгода, когда противник уже давно повержен и обезоружен, когда страсти улеглись, когда утвердившее свою власть правительство МОГЛО БЫ проявить милосердие - хотя бы во имя мира и спокойствия в стране, уставшей от страшной войны и гражданской смуты - и вместо этого власти утверждают расстрельный приговор. Вот ЭТО взрывает обществу мозг. Но никакие массовые петиции о помиловании осужденных не подействовали. Россель, Ферре и Буржуа идут под расстрел. А Луиза Мишель, видимо, видит их из окна тюрьмы. Ей путь - в жизнь, в ссылку в Новую Каледонию.
Теперь несколько слов про Рошфора и про то, почему неугодный советским марксистам "мелкобуржуазный политик" оказался с Луизой Мишель на одном корабле. Рошфор в последние годы Второй империи был очень популярным оппозиционным журналистом. Его газета "Марсельеза", которую то запрещали, то разрешали, то снова запрещали, была центром притяжения разных революционных и оппозиционных сил - как левых республиканцев, так и социалистов различных оттенков. Но сам Рошфор социалистом не был - что, собственно, и предопределило отношение к нему советских пропагандистов от истории. Вообще говоря, Рошфор, судя даже по его же собственным мемуарам - человек малоприятный. Радикальный болтун, самовлюбленный позер, любящий быть в центре внимания, с весьма расплывчатой политической позицией и при этом зарабатывающий неплохие деньги на своей оппозиционности. Но при этом язык у него был острый, как бритва, и за это либеральная и радикальная интеллигенция своего времени носила его в буквальном смысле слова на руках. Рошфор был избран членом Версальского собрания, однако правительство Тьера не поддержал и имел мужество выйти из числа депутатов. На протяжении двух месяцев власти Парижской коммуны Рошфор находился в Париже и издавал независимую демократическую газету "Пароль" - которая, по оценкам советских авторов, была не столько за Коммуну, сколько против Версаля. Газета была опять-таки очень популярна среди интеллигенции и средних слоев. Но по мере радикализации Коммуны и усиления противоречий между фракциями коммунаров отношения Рошфора и Коммуны ухудшались. Выступив против созданного Комитета общественного спасения и фактически встав на сторону прудонистского меньшинства, Рошфор вступил в резкий конфликт с якобинско-бланкистским большинством Коммуны, которое к этому времени оттеснило соперников от деятельности. 18 мая газета Рошфора была закрыта постановлением Комитета Общественного спасения, а сам Рошфор был предупрежден одним из доброжелателей среди коммунаров о том, что ему грозит арест. Тогда Рошфор решился бежать через линию "нейтральных" прусских войск - и угодил прямиком в лапы версальцам. Которые совершенно не посмотрели на то, что Рошфор бежал от коммунаров: пока в дни Кровавой недели Луиза Мишель сражалась на баррикадах, Рошфор, как опасный смутьян и сторонник Коммуны, уже сидел в Версальской тюрьме.
И вот, собственно, вот так в итоге вышло, что Луиза Мишель и Анри Рошфор оказались на одном и том же корабле "Виргиния", который увозил приговоренных ссыльных на острова Новой Каледонии.
Вы себе хорошо представляете, что такое плавучая тюрьма? Я раньше тоже как-то не представляла. Это удовольствие, пожалуй, переплюнет даже пеший путь в Сибирь в кандалах. Корабль плывет несколько месяцев. Люди сидят в нижних трюмах прямо на присыпанном гнилой соломой полу, прикованные цепями - что в штиль, что в шторм. У кого там морская болезнь - никому, конечно, нет дела. Луиза Мишель пишет: "...мы занимали самую большую клетку... с нами вместе были двое детей г-жи Леблан: мальчик шести лет и девочка нескольких месяцев, родившаяся в тюрьме Шантье. В клетке напротив нас находились Анри Рошфор... (следует перечисление ссыльных - РД). Нам было строжайше запрещено разговаривать друг с другом из разных клеток. Конечно, это нас не останавливало. Рошфор и госпожа Лемель заболели с самого начала плавания и не оправились до самого его конца. .. Что касается меня, то морская болезнь меня щадила, как и пули, и мне было совестно, что я нахожу столько прелести в путешествии, в котором Рошфор и г-жа Лемель не видели ничего, кроме страданий. Бывали дни, когда ветер бушевал и море было бурно. Тогда за кормою корабля, сверкая на солнце, переливались как будто два длинных алмазных ожерелья, несколько дальше они сливались в одну струю, которая долго еще блестела позади..."
"До восстания Коммуны я не видела ничего, кроме Шомон и Парижа. С окрестностями Парижа я познакомилась, когда была в действующих войсках Коммуны... И вдруг теперь, после того, кк я всю жизнь мечтала о путешествиях, я оказалась в открытом океане - между небом и водой - двумя пустынями, которые переговаривались друг с другом грозными голосами ветра и волн. Мы увидели Южный Ледовитый океан. Темной ночью на палубу нашу падал снег..."
Письменные принадлежности на корабле, конечно же, тоже были запрещены - как и любые контакты между камерами. Но кто остановит узников? Они начинают передавать друг другу листки со стихами. Мишель и Рошфор, конечно, и раньше были знакомы, еще до войны, по всяким общественным и оппозиционным кругами, и нравились друг другу: во всяком случае в мемуарах они пишут друг о друге с симпатией. И вот он ей первый пишет и передает в камеру стихи. Такие, политические. Про растоптанную и поруганную Францию, про несправедливое торжество победителей, и про то, что "бояться ли нам зубов людоеда? Ведь мы столько раз рисковали в них попасться". "Наш ветхий государственный порядок плывет по морю позора, переходя от преступления к преступлению".
Луиза пишет, что очень обрадовалась, получив эти тайком переданные стихи: "тем более, что в них я увидела доказательства того, что несмотря на свою болезнь, Рошфор еще может работать". И она ему отвечает тоже стихами - но пишет совсем о другом. О том, как прекрасен Ледовитый океан и о том, куда уносят их волны - в какую-то другую, неведомую новую жизнь...
"Взгляните, по волнам и в небесах
Плывут и блуждают светящиеся туманности
То несутся, распустив паруса,
Неведомые флотилии над беспредельными безднами,
В воздушном океане - небесные корабли,
На морских волнах - таинственное мерчание
Переливающихся огней..."
"... Я много раз рассказывала о том, как я стала анархисткой во время своего путешествия в Новую Каледонию..."
Рошфор снова ей ответил. И вот так они переписывались в стихах всю дорогу - два уже не очень молодых (им по сорок примерно лет) усталых, потрясенных обрушившимся на них несчастьем человека. Она потеряла свою любовь и счастье. А он оставил дома, во Франции, 16-летнюю дочь, которую любил. И то, как они оба пишут об этой переписке в своих мемуарах - что-то такое рождалось здесь, между ними, на этом корабле. Наверное, это не любовь. Может быть, это называется просто словом дружба. Здесь, в пути, эти стихи, эти листочки, тайком передаваемые друг другу, помогли обоим выжить.
... Спустя несколько лет Рошфор и еще несколько коммунаров совершили дерзкий побег из Новой Каледонии. Сначала они добрались вплавь до соседнего острова, а потом на лодке до Австралии. А уже оттуда на корабле вернулись в Европу. Среди сбежавших были бывшие члены Коммуны анархист Франсуа Журд и бланкист Паскаль Груссе, которые всю дорогу препирались на тему о том, кто же виноват в гибели Коммуны. Побег был осуществлен на деньги Рошфора, так как у остальных беглецов денег не было вообще. Луиза Мишель была амнистирована в 1880 году, жила во Франции и Англии, участвовала в рабочем движении, преподавала в организованной анархистами школе. Перед смертью в 1905 году приветствовала начавшуюся революцию в России. Анри Рошфор, вернувшийся после амнистии во Францию, продолжил журналистскую и политическую карьеру, в которой не обходился без скандалов. В последние годы своей жизни он примкнул к крайне правым националистам и выступал на процессе против Дрейфуса. Умер в 82 года, почти потеряв к этому времени рассудок.
... Люди как реки: течение то сближает их, то разводит... жизнь все-таки гораздо сложнее советской историографии.
Луиза Мишель: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B8%D1%88%D0%B5%D0%BB%D1%8C,_%D0%9B%D1%83%D0%B8%D0%B7%D0%B0
Анри Рошфор: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D1%88%D1%84%D0%BE%D1%80,_%D0%90%D0%BD%D1%80%D0%B8
А рассказать я, собственно, хочу вот о чем...
... Луизу Мишель, "красную деву Монмартра", советская историография любила. А журналиста Анри Рошфора, "мелкобуржуазного радикала" - нет. Собственно говоря, Луиза Мишель, знаменитая анархистска и педагог - тоже не вполне вписывалась в советскую идеологическую парадигму. Но поскольку женщина и героиня, и поскольку подходящей женщины "твердых марксистских убеждений" в соответствующем кругу парижских коммунаров не нашлось, то мелкие слабости в виде неправильного мировоззрения Луизе Мишель прощались, лишь со снисходительной отеческой жалостью писалось о ее заблуждениях. Собственно говоря, анархисткой она стала позже - как она сама пишет в мемуарах, именно на корабле. На корабле, о котором у нас пойдет речь. И после поражения Коммуны уже не будет мирных-анархистов-по-Прудону, которые считали, что у них в запасе есть двести лет, чтобы выстраивать снизу систему гражданского самосознания с помощью школ, столовых и рабочих кооперативов. Этих тихих интеллектуалов больше не будет - на смену им придут гораздо более радикальные деятели с оружием и взрывчаткой. А во время самой Парижской коммуны Луиза Мишель близка скорее к околобланкистским кругам. И близка она к ним не столько по внутренним идейным причинам, сколько по причинам глубоко личным. Дело в том, что к активным бланкистам принадлежит Теофиль Ферре. А Мишель в него влюблена - и любовь эта, судя по всему, совершенно платоническая. Потому что радикал Ферре влюблен прежде всего в революцию, а потом во все остальное. И еще потому, что Луиза Мишель его почти на пятнадцать лет старше. Но они общаются, они переписываются - и они переписываются вплоть до его последних дней, когда они сидят рядом в одной и той же тюрьме Сатори, в разных одиночных камерах. В своей камере она одна из первых узнает о том, что Ферре и Россель приговорены к расстрелу.
... вот эта фраза в ее мемуарах о том, что в те дни по коридорам тюрьмы Сатори все время проходили как тени бледные юные девушки - Мария Ферре и Сара Россель - и дальше она обрывает свою мысль, словно не хочет, не может писать дальше; и если читатель не понимает контекста, то он не чувствует интонации. А я слишком хорошо понимаю: это сестры. Они ходят на последние разрешенные свидания к приговоренным. Я начинаю плакать в этом месте - вспоминаю почему-то сразу Екатерину Бибикову и вообще весь хвост ассоциаций. Вообще эта казнь вызывает возбуждение общественности, сочувствие и возмущение правительством со стороны даже тех, кто не поддерживал коммунаров. Казалось бы, с одной стороны, во время Кровавой недели в Париже были без суда и следствия расстреляны тысячи: до сих пор неизвестно точное число жертв, оценки колеблются от 6-7 тысяч до 40-50 тысяч (я, не будучи специалистом, навскидку предположила бы, что адекватная оценка может быть в районе 15-20 тысяч). И на этом фоне число расстрелянных впоследствии по приговорам военных судов не так уж велико. Но именно это - резонансная казнь, она вызывает массовые протесты; во-первых Россель и Ферре - яркие заметные фигуры (третьим вместе с ними расстреливают сержанта Буржуа за переход на сторону федералистов). Но тут такой оттенок... вот, как это объяснить? Потому что ужасы Кровавая неделя - это можно если не оправдать, то понять: когда это в горячке боя, когда взаимное озлобление, когда под конец крыша уже поехала у обеих сторон, когда с обеих сторон муссируются многократно преувеличенные слухи о зверствах противника, это вот как-то можно списать. А когда спустя полгода, когда противник уже давно повержен и обезоружен, когда страсти улеглись, когда утвердившее свою власть правительство МОГЛО БЫ проявить милосердие - хотя бы во имя мира и спокойствия в стране, уставшей от страшной войны и гражданской смуты - и вместо этого власти утверждают расстрельный приговор. Вот ЭТО взрывает обществу мозг. Но никакие массовые петиции о помиловании осужденных не подействовали. Россель, Ферре и Буржуа идут под расстрел. А Луиза Мишель, видимо, видит их из окна тюрьмы. Ей путь - в жизнь, в ссылку в Новую Каледонию.
Теперь несколько слов про Рошфора и про то, почему неугодный советским марксистам "мелкобуржуазный политик" оказался с Луизой Мишель на одном корабле. Рошфор в последние годы Второй империи был очень популярным оппозиционным журналистом. Его газета "Марсельеза", которую то запрещали, то разрешали, то снова запрещали, была центром притяжения разных революционных и оппозиционных сил - как левых республиканцев, так и социалистов различных оттенков. Но сам Рошфор социалистом не был - что, собственно, и предопределило отношение к нему советских пропагандистов от истории. Вообще говоря, Рошфор, судя даже по его же собственным мемуарам - человек малоприятный. Радикальный болтун, самовлюбленный позер, любящий быть в центре внимания, с весьма расплывчатой политической позицией и при этом зарабатывающий неплохие деньги на своей оппозиционности. Но при этом язык у него был острый, как бритва, и за это либеральная и радикальная интеллигенция своего времени носила его в буквальном смысле слова на руках. Рошфор был избран членом Версальского собрания, однако правительство Тьера не поддержал и имел мужество выйти из числа депутатов. На протяжении двух месяцев власти Парижской коммуны Рошфор находился в Париже и издавал независимую демократическую газету "Пароль" - которая, по оценкам советских авторов, была не столько за Коммуну, сколько против Версаля. Газета была опять-таки очень популярна среди интеллигенции и средних слоев. Но по мере радикализации Коммуны и усиления противоречий между фракциями коммунаров отношения Рошфора и Коммуны ухудшались. Выступив против созданного Комитета общественного спасения и фактически встав на сторону прудонистского меньшинства, Рошфор вступил в резкий конфликт с якобинско-бланкистским большинством Коммуны, которое к этому времени оттеснило соперников от деятельности. 18 мая газета Рошфора была закрыта постановлением Комитета Общественного спасения, а сам Рошфор был предупрежден одним из доброжелателей среди коммунаров о том, что ему грозит арест. Тогда Рошфор решился бежать через линию "нейтральных" прусских войск - и угодил прямиком в лапы версальцам. Которые совершенно не посмотрели на то, что Рошфор бежал от коммунаров: пока в дни Кровавой недели Луиза Мишель сражалась на баррикадах, Рошфор, как опасный смутьян и сторонник Коммуны, уже сидел в Версальской тюрьме.
И вот, собственно, вот так в итоге вышло, что Луиза Мишель и Анри Рошфор оказались на одном и том же корабле "Виргиния", который увозил приговоренных ссыльных на острова Новой Каледонии.
Вы себе хорошо представляете, что такое плавучая тюрьма? Я раньше тоже как-то не представляла. Это удовольствие, пожалуй, переплюнет даже пеший путь в Сибирь в кандалах. Корабль плывет несколько месяцев. Люди сидят в нижних трюмах прямо на присыпанном гнилой соломой полу, прикованные цепями - что в штиль, что в шторм. У кого там морская болезнь - никому, конечно, нет дела. Луиза Мишель пишет: "...мы занимали самую большую клетку... с нами вместе были двое детей г-жи Леблан: мальчик шести лет и девочка нескольких месяцев, родившаяся в тюрьме Шантье. В клетке напротив нас находились Анри Рошфор... (следует перечисление ссыльных - РД). Нам было строжайше запрещено разговаривать друг с другом из разных клеток. Конечно, это нас не останавливало. Рошфор и госпожа Лемель заболели с самого начала плавания и не оправились до самого его конца. .. Что касается меня, то морская болезнь меня щадила, как и пули, и мне было совестно, что я нахожу столько прелести в путешествии, в котором Рошфор и г-жа Лемель не видели ничего, кроме страданий. Бывали дни, когда ветер бушевал и море было бурно. Тогда за кормою корабля, сверкая на солнце, переливались как будто два длинных алмазных ожерелья, несколько дальше они сливались в одну струю, которая долго еще блестела позади..."
"До восстания Коммуны я не видела ничего, кроме Шомон и Парижа. С окрестностями Парижа я познакомилась, когда была в действующих войсках Коммуны... И вдруг теперь, после того, кк я всю жизнь мечтала о путешествиях, я оказалась в открытом океане - между небом и водой - двумя пустынями, которые переговаривались друг с другом грозными голосами ветра и волн. Мы увидели Южный Ледовитый океан. Темной ночью на палубу нашу падал снег..."
Письменные принадлежности на корабле, конечно же, тоже были запрещены - как и любые контакты между камерами. Но кто остановит узников? Они начинают передавать друг другу листки со стихами. Мишель и Рошфор, конечно, и раньше были знакомы, еще до войны, по всяким общественным и оппозиционным кругами, и нравились друг другу: во всяком случае в мемуарах они пишут друг о друге с симпатией. И вот он ей первый пишет и передает в камеру стихи. Такие, политические. Про растоптанную и поруганную Францию, про несправедливое торжество победителей, и про то, что "бояться ли нам зубов людоеда? Ведь мы столько раз рисковали в них попасться". "Наш ветхий государственный порядок плывет по морю позора, переходя от преступления к преступлению".
Луиза пишет, что очень обрадовалась, получив эти тайком переданные стихи: "тем более, что в них я увидела доказательства того, что несмотря на свою болезнь, Рошфор еще может работать". И она ему отвечает тоже стихами - но пишет совсем о другом. О том, как прекрасен Ледовитый океан и о том, куда уносят их волны - в какую-то другую, неведомую новую жизнь...
"Взгляните, по волнам и в небесах
Плывут и блуждают светящиеся туманности
То несутся, распустив паруса,
Неведомые флотилии над беспредельными безднами,
В воздушном океане - небесные корабли,
На морских волнах - таинственное мерчание
Переливающихся огней..."
"... Я много раз рассказывала о том, как я стала анархисткой во время своего путешествия в Новую Каледонию..."
Рошфор снова ей ответил. И вот так они переписывались в стихах всю дорогу - два уже не очень молодых (им по сорок примерно лет) усталых, потрясенных обрушившимся на них несчастьем человека. Она потеряла свою любовь и счастье. А он оставил дома, во Франции, 16-летнюю дочь, которую любил. И то, как они оба пишут об этой переписке в своих мемуарах - что-то такое рождалось здесь, между ними, на этом корабле. Наверное, это не любовь. Может быть, это называется просто словом дружба. Здесь, в пути, эти стихи, эти листочки, тайком передаваемые друг другу, помогли обоим выжить.
... Спустя несколько лет Рошфор и еще несколько коммунаров совершили дерзкий побег из Новой Каледонии. Сначала они добрались вплавь до соседнего острова, а потом на лодке до Австралии. А уже оттуда на корабле вернулись в Европу. Среди сбежавших были бывшие члены Коммуны анархист Франсуа Журд и бланкист Паскаль Груссе, которые всю дорогу препирались на тему о том, кто же виноват в гибели Коммуны. Побег был осуществлен на деньги Рошфора, так как у остальных беглецов денег не было вообще. Луиза Мишель была амнистирована в 1880 году, жила во Франции и Англии, участвовала в рабочем движении, преподавала в организованной анархистами школе. Перед смертью в 1905 году приветствовала начавшуюся революцию в России. Анри Рошфор, вернувшийся после амнистии во Францию, продолжил журналистскую и политическую карьеру, в которой не обходился без скандалов. В последние годы своей жизни он примкнул к крайне правым националистам и выступал на процессе против Дрейфуса. Умер в 82 года, почти потеряв к этому времени рассудок.
... Люди как реки: течение то сближает их, то разводит... жизнь все-таки гораздо сложнее советской историографии.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2017-01-13 01:50 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 04:45 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 02:12 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 04:48 pm (UTC)И да, самое интересное на свете - это люди. Наше поколение всю эту историю знало в советском варианте. Потом все перевернули наизнанку и получили модный нынче охранительный вариант, который я на нюх не выношу. Ну я пытаюсь немного иначе расставить акценты
no subject
Date: 2017-01-13 03:53 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 04:05 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 04:28 pm (UTC)А так-то конечно, кругосветное путешествие, но ведь вдвое дольше, нет ?
no subject
Date: 2017-01-13 04:44 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 04:54 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-13 05:39 pm (UTC)After the opening, the Suez Canal Company was in financial difficulties. The remaining works were completed only in 1871, and traffic was below expectations in the first two years.
Ну то есть, видимо, как кое-где у нас порой: сначала торжественно открывают, затем в течение определенного времени доделывают. Возможно, решили, что корабль с зэками не подходит для прокладки неизведанных маршрутов и пустили по старинке.
no subject
Date: 2017-01-14 01:05 am (UTC)Но вообще невероятная логика с этими ссылками в Каледонию.
Также, как с ссылками в Австралию из Англии.
Этож как нужно любить свою ледяную дождливую Англию, чтобы придумать в виде наказания не тюрьму, а ссылку в другой мир, где всё время солнце, и тёплый океан.
no subject
Date: 2017-01-14 02:55 am (UTC)Но некоторые приспосабливались, конечно. Так же, как некоторые ссыльные в России приспосабливались к Сибири и потом не хотели уезжать и оставались в Сибири уже добровольно.
no subject
Date: 2017-01-14 06:41 am (UTC)Ну и, возвращаясь к Новой Каледонии, ссылка на маленький остров, на котором более или менее ничего нет, с принудительной разлукой с родными, близкими и друзьями --- вполне себе серьезное наказание.
no subject
Date: 2017-01-14 02:01 pm (UTC)Ну и сильно зависело от того, куда человек попадал. Если на большой остров, где было много ссыльных - там соответственно возможностей было больше. А кого забрасывали на крошечные почти необитаемые острова в полной изоляции - тем приходилось очень хреново. Так же опять-таки как в России: такой парадокс, что хотя формально каторга считалась более суровым наказанием, чем ссылка, но на практике выходило, что положение каторжных оказывалось лучше. Потому что политических каторжных как правило собирали вместе в одной какой-то закрытой или полузакрытой тюрьме при каком-то заводе - там они общались, быстро организовывали всякие артели и кассы взаимопомощи, всякие свои библиотеки, среди них обычно были свои врачи и так далее. А те ссыльные, кто оказывался в отдаленных селах поодиночке без друзей, без занятий, без привычного круга общения, без книг, без медицинской помощи - те обычно загибались гораздо быстрее.
no subject
Date: 2017-01-13 08:49 pm (UTC)- Сантэ?
спасибо за славную историю
no subject
Date: 2017-01-14 02:47 am (UTC)no subject
Date: 2017-01-14 07:29 am (UTC)no subject
Date: 2017-01-14 01:55 pm (UTC)если бы специально этим занималась, то может быть и нашла бы.