Без вины виноватый...
Aug. 31st, 2015 08:10 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
raisadobkachВ субботу досматривала в библиотеке газеты за 1831 год и в одном из номеров наткнулась на краткий некролог, в уголке листа мелкими буквами.
Щербатов Иван Дмитриевич, погиб на Кавказе. Объявление подписали сестры покойного - Щербатова Елизавета Дмитриевна и Шаховская Наталья Дмитриевна, урожденная Щербатова.
... Князь Иван Дмитриевич Щербатов - двоюродный брат Михаила Матвеевича Спиридова, о котором я много писала в прошлом году. Внук известного историка XVIII века, князя Михаила Щербатова, двоюродный брат Чаадаева. Семья Щербатовых тесно переплетена с историей и культурой своего времени. У этого человека была трагическая судьба.
... Он учился в Московском университете. В 17-летнем возрасте перешел из университета на службу в Семеновский полк, который считался "семейным" полком князей Щербатовых, и молодой князь пользовался покровительством его полкового командира. В составе Семеновского полка прошел Отечественную войну и заграничные походы. Он был дружен и знаком со многими декабристами - Якушкиным, Шаховским, Никитой Муравьевым, Сергеем Муравьевым-Апостолом и многими другими - хотя сам, по-видимому, непосредственно ни в каких ранних тайных обществах не состоял. Долгое время Иван Щербатов был поверенным корреспондентом Ивана Дмитриевича Якушкина, страстно влюбленным в сестру Щербатова, Наталью Дмитриевну – которая затем вышла замуж за декабриста Шаховского.
В 1820 году 26-летний штабс-капитан Иван Дмитриевич Щербатов командовал 1-ой фузильерной ротой 1-ого батальона Семеновского полка. В его роте, как и во всем Семеновском полку, сложились теплые отношения между командиром и солдатами.
Дальнейшая трагедия Семеновского полка хорошо известна.
Весной 1820 года многолетний командир Семеновского полка Потемкин, во многом благодаря которому в полку сложилась особая доверительная атмосфера, по наущению Аракчеева был смещен с поста и на его место был назначен полковник Шварц - ставленник Аракчеева, грубый и жестокий человек, начавший устанавливать в полку свои порядки. В ответ полк взбунтовался. Солдаты роты Его Величества, недовольные непомерной строгостью и бессмысленными придирками нового полкового командира, собрались вечером, самовольно «вышли на перекличку», отказались идти в караул и не хотели расходиться, несмотря на увещания начальства; тогда эта рота была окружена двумя ротами лейб-гвардии Павловского полка и посажена в Петропавловскую крепость.
Остальные роты решили заступиться, потребовали освобождения товарищей из-под ареста или отправить в крепость весь полк. Начальство приняло второй вариант. Под конвоем казаков, без оружия и сопротивления, полк проследовал в Петропавловскую крепость.
Вслед за этим начались репрессии. Полк был полностью раскассирован, все офицеры и нижние чины переведены поодиночке в различные армейские полки без права выслуги. Военному суду было предано четверо офицеров полка: батальонный командир Иван Федорович Вадковский (старший брат будущего декабриста Вадковского), капитан Кашкаров, отставной полковник Ермолаев и интересующий нас Иван Дмитриевич Щербатов.
Парадокс заключается в том, что Щербатова и Ермолаева на момент восстания вообще не было в полку. Ермолаев, друг Щербатова, еще ранее подал в отставку, не желая служить под началом Шварца. Стремился уйти со службы и князь Щербатов. 11 сентября 1820 г. Иван Дмитриевич выехал из Петербурга в очередной отпуск, втайне желая превратить его в бессрочный и получить отставку, прежде которой ему хотелось только дождаться производства в следующий чин. Едва Щербатов добрался до Москвы, как разразилась Семеновская история. Узнав о событиях, взволнованный Щербатов не знал, на что решиться - вернуться ли срочно в Петербург или остаться у родственников? Однако друзья его успокоили, Ермолаев писал Щербатову с оказией: «Ну право, любезный Щербатов, ужасно даже больно, что ты даром и совершенно понапрасну так беспокоишься... и хотя ты и говоришь - les absents ont toujours tort (отсутствующие всегда виновны – фр.) - но в этом случае совсем не то. А по моему, кажется, еще хуже сделаешь, ибо могут подумать, что верно что-нибудь есть, что ты прискакал прежде сроку, ибо кого надо, так потребовали". Рассказывая Щербатову о поступках его роты - одной из зачинщиц выступления, Ермолаев в то же время передавал другу свое мнение, разделяемое многими людьми, в том числе и прежним полковым командиром Потемкиным, что, «если б ты не был в отпуску, так верно бы во всем полку более ничего не случилось, как то же, что в государевой роте». В начале декабря Ермолаев еще раз встретился с другом в Москве, найдя его в сильном душевном волнении, и потом показывал об этом на следствии: «Ему (Щербатову) все казалось... что быв в отсутствии совершенно пропадает, если найдут в чем-либо виновными офицеров Семеновского полка - по французской пословице, слышанной мной от него весьма часто: «les absents ont toujours tort».
Далее события развивались следующим образом. 1 сентября состоялось наказание зачинщиков бунта: восьмерых солдат шесть раз прогнали сквозь строй в 1000 человек. Такое наказание, зачастую означавшую мучительную смерть для истязуемых, все солдаты выдержали и были отправлены в лазарет, в том числе и Яков Хрулев, и Никифор Степанов, которые на следствии были названы как главные инициаторы выступления государевой роты. А 5 сентября 1821 г., через несколько дней после экзекуции, петербургским властям поступил рапорт от смотрителя лазарета при Охтенском пороховом заводе. В нем говорилось, что некий отставной л.-гв. Семеновского полка полковник Ермолаев пытался увидеться с содержавшимися в лазарете больными, спрашивая при этом о Якове Хрулеве и Никифоре Степанове. По мнению следователей, желание Ермолаева увидеться с преступниками сразу же после экзекуции наконец-то доказывало преступную связь между зачинщиками бунта и офицерами, которую до сих пор безуспешно разыскивали.
9 сентября Ермолаев был арестован петербургской полицией и передан в Главный Штаб. При обыске у него на квартире были найдены письма князя Щербатова и нескольких рядовых Семеновского полка, давшие следователям материалы для предположений о "заговоре". Помимо писем Щербатова, содержавшие, по мнению следователей, «многие условные выражения», подозрительным казался сам факт переписки офицера с нижними чинами, которую проводивший допрос полковник Жуковский назвал непозволительным «фамильярством».
Ермолаев на следствии растерялся, запутался и резко ухудшил и свое собственное положение и положение других. Следствие было перенесено в Витебск. Вскоре был арестован и князь Щербатов. На первом допросе князь вполне здраво объяснил все непонятные места из его писем, смысл его поездок (сначала в Вязьму к Якушкину, затем в подмосковную деревню на именины отца). Наиболее тяжкие обвинения навлекло на себя место в одном из писем Щербатова, где он упоминал о «необыкновенном расположении» семеновских солдат: в докладе следственной комиссии оно было истолковано как сочувственная оценка семеновского бунта. Вторым пунктом обвинения против Щербатова стало то, что князь сам рассказал на следствии: якобы во время летних лагерей солдаты полка пародировали поведение полкового командира Шварца, чему Щербатов был свидетелем и не прекратил зрелища.
К весне 1822 г. расследование было полностью закончено. 28 февраля Орлов, руководивший следствием направляет рапорт начальнику Главного Штаба князю П.М.Волконскому о силе вины подсудимых и возможной мере их наказания. Орлов находит виновными Ермолаева и Щербатова «первого в том, что по выходе в отставку изготовил вчерне оскорбительное письмо для написания к полковнику Шварцу, а последнего, что в письме своем к Ермолаеву изъясняется насчет буйственной решимости нижних чинов прежнего состава л.-гв. Семеновского полка... также не менее в том, что они в некоторых случаях частного их поведения по собственному их признанию не сохраняли должное уважение к полковому командиру полковнику Шварцу». Но так как письмо Ермолаева было не отправлено, а письмо Щербатова «не представляет более ничего как только мысли, слабо обдуманные», Орлов предлагал, вменив пятимесячное заключение в наказание, передать участь Ермолаева и Щербатова на милость императора.
Однако настоящее определение по следственному делу о вине подсудимых было вынесено в Лайбахе, где на конгрессе находился император, и подписано П.М.Волконским, который серьезно отягчал вину по сравнению с мнением Орлова. Согласно этому заключению, Ермолаев, кроме названных Орловым проступков, виновен в том, что домогался видеться с арестантами на Охтенском пороховом заводе, и обнаружил «неприличную связь с нижними чинами, дающую повод заключить, что он одобрял неуважение их к полковому командиру», а оба, и Ермолаев, и Щербатов неприличным поведением и насмешками над Шварцем поощряли солдат к будущему возмущению. Волконский находил, что они не должны быть помилованы, а наравне с Вадковским и Кашкаровым преданы военному суду.
22 апреля военный суд вынес приговор: Вадковского, Кашкарова и Ермолаева наказать, «лишив чинов, имения и живота», а князя Щербатова, как менее виновного, лиша чинов, орденов, дворянского и княжеского достоинства, "наказать на теле" и затем сослать на каторжные работы.
Приговор суда далее должен был рассмотреть аудиториатский департамент, который снизил наказание, определив подсудимым различные тюремные сроки, и передал вынесенное им решение на утверждение императора. Однако окончательного решения так и не последовало. Александр I, кажется, желал иметь доказательства связи бунта в Семеновском полку с деятельностью тайных обществ – но поскольку никаких таких связей найти не удалось, дело перестало для него быть интересным. Последнее упоминание о деле офицеров Семеновского полка встречается в январе 1823 г. В ответ на частые напоминания Закревского о накопившихся нерешенных делах аудиториата Волконский пишет с очередных маневров: «Наконец, аудиториатские дела пошли в ход: с последним фельдъегерем послал вам …дел шесть. Государь взял к себе, обещав почитать дорогою на ночлегах, между коими и дело Вадковского, которое желал бы, чтоб скорее кончилось».
Все это время четверо офицеров находились в Витебской крепости. Про злополучных узников, казалось, все забыли. Последняя точка была поставлена уже новым императором. В январе 1826 г., в разгар следствия над декабристами дело было запрошено Николаем I из аудиториата. Новый император решил утвердить одно из предложенных ранее мнений о наказании виновных: Вадковского и Кашкарова, лиша чинов и орденов, определить в рядовые, а Ермолаева и Щербатова выдержать в крепости сроком два года и один год соответственно, после чего Щербатова употребить на службу. Однако перед вынесением окончательного приговора, Николай пожелал выслушать и мнение великого князя Константина. Константин Павлович неожиданно ополчился на несчастных офицеров, которые без приговора провели уже пять лет в крепости.
В отношении четырех арестантов, писал Константин 25 января 1826 г., необходимо, «чтоб всех их лишить чинов дворян, а Щербатова и княжеского достоинства и знаков отличий и потом... посадить в крепость... и не в ближние крепости, а сколь можно в отдаленные в Сибири, где содержатся подобного рода преступники; по выдержании же в крепостях не определять их в рядовые, ибо подобного рода люди будучи вредными, минуя то, что в полках иногда несут только звания рядовых, но не несут той службы, какая должна быть, суть для солдат сущею язвою, заражающею и развращающею нравственность их, чему едва ли нельзя приписать и настоящих событий, получивших свои начала от размещенных по полкам чинов из состава прежде бывшего Семеновского полка. По сим причинам я бы полагал означенных Вадковского, Ермолаева, Кашкарова и Щербатова после выдержания в крепостях сослать вечно на поселения в отдаленные места Сибири, но и там разместить их порознь каждого, а не в одном месте, и не оставлять в каких-либо городах, но в отдаленных селениях, возложив при том на обязанность ближайшего местного начальства иметь за ними строжайший присмотр».
После всей этой семейственной переписки только в 1827 году (для четверых пошел уже шестой год тюремного заключения) наконец последовал окончательный приговор. Вадковский и Кашкаров были приговорены к двухлетнему крепостному заключению, а затем к переводу в Кавказский корпус, но без лишения чина и дворянства. Вадковский, однако, вскоре сумел добиться отставки и поселился в своем имении у родственников, где жил под негласным полицейским надзором. Щербатов и Ермолаев были лишены чинов и дворянства и отправлены рядовыми на Кавказ. В 1830 году И.Д.Щербатов погиб на Кавказе в возрасте 36 лет, дослужившись до чина штабс-капитана. Дальнейшая судьба Ермолаева неизвестна.
Портрета князя Ивана Щербатова, к сожалению, навскидку найти не удалось.
О трагической судьбе семьи Шаховских см.также здесь
Щербатов Иван Дмитриевич, погиб на Кавказе. Объявление подписали сестры покойного - Щербатова Елизавета Дмитриевна и Шаховская Наталья Дмитриевна, урожденная Щербатова.
... Князь Иван Дмитриевич Щербатов - двоюродный брат Михаила Матвеевича Спиридова, о котором я много писала в прошлом году. Внук известного историка XVIII века, князя Михаила Щербатова, двоюродный брат Чаадаева. Семья Щербатовых тесно переплетена с историей и культурой своего времени. У этого человека была трагическая судьба.
... Он учился в Московском университете. В 17-летнем возрасте перешел из университета на службу в Семеновский полк, который считался "семейным" полком князей Щербатовых, и молодой князь пользовался покровительством его полкового командира. В составе Семеновского полка прошел Отечественную войну и заграничные походы. Он был дружен и знаком со многими декабристами - Якушкиным, Шаховским, Никитой Муравьевым, Сергеем Муравьевым-Апостолом и многими другими - хотя сам, по-видимому, непосредственно ни в каких ранних тайных обществах не состоял. Долгое время Иван Щербатов был поверенным корреспондентом Ивана Дмитриевича Якушкина, страстно влюбленным в сестру Щербатова, Наталью Дмитриевну – которая затем вышла замуж за декабриста Шаховского.
В 1820 году 26-летний штабс-капитан Иван Дмитриевич Щербатов командовал 1-ой фузильерной ротой 1-ого батальона Семеновского полка. В его роте, как и во всем Семеновском полку, сложились теплые отношения между командиром и солдатами.
Дальнейшая трагедия Семеновского полка хорошо известна.
Весной 1820 года многолетний командир Семеновского полка Потемкин, во многом благодаря которому в полку сложилась особая доверительная атмосфера, по наущению Аракчеева был смещен с поста и на его место был назначен полковник Шварц - ставленник Аракчеева, грубый и жестокий человек, начавший устанавливать в полку свои порядки. В ответ полк взбунтовался. Солдаты роты Его Величества, недовольные непомерной строгостью и бессмысленными придирками нового полкового командира, собрались вечером, самовольно «вышли на перекличку», отказались идти в караул и не хотели расходиться, несмотря на увещания начальства; тогда эта рота была окружена двумя ротами лейб-гвардии Павловского полка и посажена в Петропавловскую крепость.
Остальные роты решили заступиться, потребовали освобождения товарищей из-под ареста или отправить в крепость весь полк. Начальство приняло второй вариант. Под конвоем казаков, без оружия и сопротивления, полк проследовал в Петропавловскую крепость.
Вслед за этим начались репрессии. Полк был полностью раскассирован, все офицеры и нижние чины переведены поодиночке в различные армейские полки без права выслуги. Военному суду было предано четверо офицеров полка: батальонный командир Иван Федорович Вадковский (старший брат будущего декабриста Вадковского), капитан Кашкаров, отставной полковник Ермолаев и интересующий нас Иван Дмитриевич Щербатов.
Парадокс заключается в том, что Щербатова и Ермолаева на момент восстания вообще не было в полку. Ермолаев, друг Щербатова, еще ранее подал в отставку, не желая служить под началом Шварца. Стремился уйти со службы и князь Щербатов. 11 сентября 1820 г. Иван Дмитриевич выехал из Петербурга в очередной отпуск, втайне желая превратить его в бессрочный и получить отставку, прежде которой ему хотелось только дождаться производства в следующий чин. Едва Щербатов добрался до Москвы, как разразилась Семеновская история. Узнав о событиях, взволнованный Щербатов не знал, на что решиться - вернуться ли срочно в Петербург или остаться у родственников? Однако друзья его успокоили, Ермолаев писал Щербатову с оказией: «Ну право, любезный Щербатов, ужасно даже больно, что ты даром и совершенно понапрасну так беспокоишься... и хотя ты и говоришь - les absents ont toujours tort (отсутствующие всегда виновны – фр.) - но в этом случае совсем не то. А по моему, кажется, еще хуже сделаешь, ибо могут подумать, что верно что-нибудь есть, что ты прискакал прежде сроку, ибо кого надо, так потребовали". Рассказывая Щербатову о поступках его роты - одной из зачинщиц выступления, Ермолаев в то же время передавал другу свое мнение, разделяемое многими людьми, в том числе и прежним полковым командиром Потемкиным, что, «если б ты не был в отпуску, так верно бы во всем полку более ничего не случилось, как то же, что в государевой роте». В начале декабря Ермолаев еще раз встретился с другом в Москве, найдя его в сильном душевном волнении, и потом показывал об этом на следствии: «Ему (Щербатову) все казалось... что быв в отсутствии совершенно пропадает, если найдут в чем-либо виновными офицеров Семеновского полка - по французской пословице, слышанной мной от него весьма часто: «les absents ont toujours tort».
Далее события развивались следующим образом. 1 сентября состоялось наказание зачинщиков бунта: восьмерых солдат шесть раз прогнали сквозь строй в 1000 человек. Такое наказание, зачастую означавшую мучительную смерть для истязуемых, все солдаты выдержали и были отправлены в лазарет, в том числе и Яков Хрулев, и Никифор Степанов, которые на следствии были названы как главные инициаторы выступления государевой роты. А 5 сентября 1821 г., через несколько дней после экзекуции, петербургским властям поступил рапорт от смотрителя лазарета при Охтенском пороховом заводе. В нем говорилось, что некий отставной л.-гв. Семеновского полка полковник Ермолаев пытался увидеться с содержавшимися в лазарете больными, спрашивая при этом о Якове Хрулеве и Никифоре Степанове. По мнению следователей, желание Ермолаева увидеться с преступниками сразу же после экзекуции наконец-то доказывало преступную связь между зачинщиками бунта и офицерами, которую до сих пор безуспешно разыскивали.
9 сентября Ермолаев был арестован петербургской полицией и передан в Главный Штаб. При обыске у него на квартире были найдены письма князя Щербатова и нескольких рядовых Семеновского полка, давшие следователям материалы для предположений о "заговоре". Помимо писем Щербатова, содержавшие, по мнению следователей, «многие условные выражения», подозрительным казался сам факт переписки офицера с нижними чинами, которую проводивший допрос полковник Жуковский назвал непозволительным «фамильярством».
Ермолаев на следствии растерялся, запутался и резко ухудшил и свое собственное положение и положение других. Следствие было перенесено в Витебск. Вскоре был арестован и князь Щербатов. На первом допросе князь вполне здраво объяснил все непонятные места из его писем, смысл его поездок (сначала в Вязьму к Якушкину, затем в подмосковную деревню на именины отца). Наиболее тяжкие обвинения навлекло на себя место в одном из писем Щербатова, где он упоминал о «необыкновенном расположении» семеновских солдат: в докладе следственной комиссии оно было истолковано как сочувственная оценка семеновского бунта. Вторым пунктом обвинения против Щербатова стало то, что князь сам рассказал на следствии: якобы во время летних лагерей солдаты полка пародировали поведение полкового командира Шварца, чему Щербатов был свидетелем и не прекратил зрелища.
К весне 1822 г. расследование было полностью закончено. 28 февраля Орлов, руководивший следствием направляет рапорт начальнику Главного Штаба князю П.М.Волконскому о силе вины подсудимых и возможной мере их наказания. Орлов находит виновными Ермолаева и Щербатова «первого в том, что по выходе в отставку изготовил вчерне оскорбительное письмо для написания к полковнику Шварцу, а последнего, что в письме своем к Ермолаеву изъясняется насчет буйственной решимости нижних чинов прежнего состава л.-гв. Семеновского полка... также не менее в том, что они в некоторых случаях частного их поведения по собственному их признанию не сохраняли должное уважение к полковому командиру полковнику Шварцу». Но так как письмо Ермолаева было не отправлено, а письмо Щербатова «не представляет более ничего как только мысли, слабо обдуманные», Орлов предлагал, вменив пятимесячное заключение в наказание, передать участь Ермолаева и Щербатова на милость императора.
Однако настоящее определение по следственному делу о вине подсудимых было вынесено в Лайбахе, где на конгрессе находился император, и подписано П.М.Волконским, который серьезно отягчал вину по сравнению с мнением Орлова. Согласно этому заключению, Ермолаев, кроме названных Орловым проступков, виновен в том, что домогался видеться с арестантами на Охтенском пороховом заводе, и обнаружил «неприличную связь с нижними чинами, дающую повод заключить, что он одобрял неуважение их к полковому командиру», а оба, и Ермолаев, и Щербатов неприличным поведением и насмешками над Шварцем поощряли солдат к будущему возмущению. Волконский находил, что они не должны быть помилованы, а наравне с Вадковским и Кашкаровым преданы военному суду.
22 апреля военный суд вынес приговор: Вадковского, Кашкарова и Ермолаева наказать, «лишив чинов, имения и живота», а князя Щербатова, как менее виновного, лиша чинов, орденов, дворянского и княжеского достоинства, "наказать на теле" и затем сослать на каторжные работы.
Приговор суда далее должен был рассмотреть аудиториатский департамент, который снизил наказание, определив подсудимым различные тюремные сроки, и передал вынесенное им решение на утверждение императора. Однако окончательного решения так и не последовало. Александр I, кажется, желал иметь доказательства связи бунта в Семеновском полку с деятельностью тайных обществ – но поскольку никаких таких связей найти не удалось, дело перестало для него быть интересным. Последнее упоминание о деле офицеров Семеновского полка встречается в январе 1823 г. В ответ на частые напоминания Закревского о накопившихся нерешенных делах аудиториата Волконский пишет с очередных маневров: «Наконец, аудиториатские дела пошли в ход: с последним фельдъегерем послал вам …дел шесть. Государь взял к себе, обещав почитать дорогою на ночлегах, между коими и дело Вадковского, которое желал бы, чтоб скорее кончилось».
Все это время четверо офицеров находились в Витебской крепости. Про злополучных узников, казалось, все забыли. Последняя точка была поставлена уже новым императором. В январе 1826 г., в разгар следствия над декабристами дело было запрошено Николаем I из аудиториата. Новый император решил утвердить одно из предложенных ранее мнений о наказании виновных: Вадковского и Кашкарова, лиша чинов и орденов, определить в рядовые, а Ермолаева и Щербатова выдержать в крепости сроком два года и один год соответственно, после чего Щербатова употребить на службу. Однако перед вынесением окончательного приговора, Николай пожелал выслушать и мнение великого князя Константина. Константин Павлович неожиданно ополчился на несчастных офицеров, которые без приговора провели уже пять лет в крепости.
В отношении четырех арестантов, писал Константин 25 января 1826 г., необходимо, «чтоб всех их лишить чинов дворян, а Щербатова и княжеского достоинства и знаков отличий и потом... посадить в крепость... и не в ближние крепости, а сколь можно в отдаленные в Сибири, где содержатся подобного рода преступники; по выдержании же в крепостях не определять их в рядовые, ибо подобного рода люди будучи вредными, минуя то, что в полках иногда несут только звания рядовых, но не несут той службы, какая должна быть, суть для солдат сущею язвою, заражающею и развращающею нравственность их, чему едва ли нельзя приписать и настоящих событий, получивших свои начала от размещенных по полкам чинов из состава прежде бывшего Семеновского полка. По сим причинам я бы полагал означенных Вадковского, Ермолаева, Кашкарова и Щербатова после выдержания в крепостях сослать вечно на поселения в отдаленные места Сибири, но и там разместить их порознь каждого, а не в одном месте, и не оставлять в каких-либо городах, но в отдаленных селениях, возложив при том на обязанность ближайшего местного начальства иметь за ними строжайший присмотр».
После всей этой семейственной переписки только в 1827 году (для четверых пошел уже шестой год тюремного заключения) наконец последовал окончательный приговор. Вадковский и Кашкаров были приговорены к двухлетнему крепостному заключению, а затем к переводу в Кавказский корпус, но без лишения чина и дворянства. Вадковский, однако, вскоре сумел добиться отставки и поселился в своем имении у родственников, где жил под негласным полицейским надзором. Щербатов и Ермолаев были лишены чинов и дворянства и отправлены рядовыми на Кавказ. В 1830 году И.Д.Щербатов погиб на Кавказе в возрасте 36 лет, дослужившись до чина штабс-капитана. Дальнейшая судьба Ермолаева неизвестна.
Портрета князя Ивана Щербатова, к сожалению, навскидку найти не удалось.
О трагической судьбе семьи Шаховских см.также здесь
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2015-08-31 05:18 pm (UTC)Фигассе... Ну и дальнейшее, конечно, доставляет.
no subject
Date: 2015-08-31 05:19 pm (UTC)А вообще история феерическая. Шесть лет в крепости толком без суда и без приговора, без всякой вины.
no subject
Date: 2015-08-31 05:21 pm (UTC)no subject
Date: 2015-08-31 05:37 pm (UTC)