Поединок: дело о Казанском заговоре... (больше следствий, хороших и разных)...

Собственно, вот эта история, послужившая поводом для обсуждения «синдрома Жеглова» - кто участвовал в том обсуждении – пожалуйста, прочтите.
Я еще поясню - почему, помимо прочего, меня это зацепило: описанная здесь "следственная дуэль" очень живо мне напомнила следственную дуэль меня-Левашова с Петром Борисовым на игре, когда прямо видно на глазах, как следователь себя накручивает, упивается властью - и когда обнаруживается, что у него не получается, что перед ним человек, который сильнее - возникает вот это: "ах ты, сука! раз я не могу тебя сломать, я смогу тебя убить!"
Вот прямо эмоции и реакции Левашова вспомнились чрезвычайно живо :(

***

Статью о Казанском заговоре я собиралась написать еще в те времена, когда готовила материалы для «Городка», но тогда у меня руки не дошли. Собственно, сейчас я тоже не буду писать подробную историю Казанского заговора – так как она запутана и загадочна, и многие моменты в его организации до сих пор не ясны историкам революционного движения 1860-х. Однако мне в руки попалась прелюбопытнейшая старая (1920-х годов) монография Б.Козьмина, в которой публикуются некоторые выдержки из следственных материалов по казанскому делу, и вот эти цитаты настолько любопытны и колоритны, что я решила их привести здесь.
Но все же, прежде, чем перейти к истории следствия – несколько небольших пояснений – кое-что из этого я писала во времена подготовки «Городка», но сейчас эти базовые понятия нужно пояснить еще раз, чтобы было понятно, что вообще собой представлял Казанский заговор и почему могла возникнуть такая странная на наш сегодняшний взгляд идея.

… 19 февраля 1861 года был опубликован Манифест о крестьянской реформе. В соответствии с условиями Манифеста все крепостные крестьяне становились лично свободными, однако на урегулирование отношений крестьян с помещиками и составление уставных грамот, закрепляющих разделение земель, давалось около двух лет. Половинчатый и противоречивый характер реформы, недовольство многих крестьян приводили к тому, что подписание уставных грамот во многих регионах затягивалось, а среди крестьян распространились идеи про так называемый «слушный час» - ( якобы весной 1863 года, когда официально должно было закончиться подписание уставных грамот... )

18 июля 1864 года Жданов писал Потапову:
«Начну с нового моего друга – Иеронима. Устроив с возможным по здешнему комфортом его помещение, я на другой день в сопровождении члена комиссии д.ст.сов.Анненского, владеющего очень хорошо французским языком, отправился к нему, приказав предварительно о себе доложить придвернику. Он принял меня, а г.Анненский сказал, что я. Тихая речь его изменила тотчас мой голос. Также тихо я просил Анненского передать Иерониму (разговор шел на французском языке, которого Жданов не понимал – примечание Козьмина), что посещение мое, может быть, неделикатное в смысле того, что он после пути не отдохнул еще, вызвало у него вздох, и я слегка то же повторил со слезами на глазах. Внимательно мы обменялись взглядами, и я, узнав все его нужды, дал слово исполнить и исполню: 1) улучшение стола 2) позволение курить сигару 3) читать французские книги по его выбору 4) писать к консулу через меня. Это письмо я представляю, его надобно в огонь. Я в нем нашел одного из тех таинственных рыцарей, которые живо напомнили мне геров в его роде 14 декабря 1825 года, с которыми я в молодости, после освобождения некоторых из них из Читы, долго жил в Тобольске (страшно интересно, с кем именно Жданов был знаком в Тобольске и нет ли каких упоминаний в письмах? – РД) Недостает распятия Спасителя, и я скоро возвращу ему его для молитвы. Эти фанатики преданы Богу, и во имя его, в случае удачи восстания в Казани, повели бы на виселицу Козлянинова, Львова, Ларионова и Витте (казанский губернатор, жандармские офицеры и чиновники – РД) с наслаждением… С Иеронимом много будет возни, и я постараюсь говорить с ним по-русски. Надобно выиграть расположение, хотя и не легко, ибо все русские пропагандисты в сравнении с ним есть лакеи с жалованием в месяц 6 руб.»

Окончание: http://naiwen.livejournal.com/1214262.html

Дело о Казанском заговоре (продолжение)

Продолжение. Начало см.: http://naiwen.livejournal.com/1213798.html

...Хотя Жданов и обещал Кеневичу пересылать его письма французскому консулу, однако, он вовсе не имел в виду исполнять это обещание. Письма Кеневича он направлял в III отделение, котрое аккуратно подшивало их к делу Кеневича». (Французское посольство в Петербурге пыталось вмешаться в судьбу Кеневича, но русское правительство категорически отклонило эти попытки. На соответствующем докладе III отделения Александр II наложил резолюцию: «Никакого подобного вмешательства я решительно не допускаю»)

25 июля Жданов писал: «Дела наши идут, но к Иерониму не приступали еще. С друзьями новыми надобно быть деликатным. Заискиваю, книг дал; он начал по-русски говорить. Мил, но бестия, каких я давно уже не видывал…»

В конце июля Кеневича начали подготавливать к допросу. ( Жданов сообщает в своих письмах, к каким мерам он прибегал, чтобы вынудить от Кеневича сознание... )

6 июня 1864 года, в 7 часов утра, на берегу речки Казанки были расстреляны Кеневич и офицеры Иваницкий, Мрочек и Станкевич. За два дня до казни, по распоряжению Тимашева, к каждому из них было приставлено по два жандарма «для предупреждения, дабы арестанты не нанесли себе вреда».
Рассказывали, что перед казнью в приемную генерал-губернатора явилась молоденькая невеста Наполеона Иваницкого с прошением о помиловании ее жениха. Ее обнадежили и велели подождать, продержали несколько часов в приемной, а затем сообщили, что казнь только что состоялась. Девица упала в обморок.

Жандармский полковник Ларионов в донесении III отделению так описывал казнь:
«На пути следования от каземата до места казни Иваницкий и Кеневич смеялись, первый любезно раскланивался со знакомыми (в мемуарах Красноперова сказано, что Иваницкий был популярным и любимым офицером в городе - РД); даже проходя войска по фронту с правого до левого фланга, не переставали между собой улыбаться. При чтении конфирмации и обвинений Кеневича, он, обратившись ко всем слушателям, быстро выступив два шага вперед, громко возразил по-русски: «Послушайте, господа, это неправда, написаны все подлости», - и в заключение, когда прочтены были меры определенного наказания, Кеневич опять закричал: «Не смеете расстрелять, я – французский подданный». Другие два преступника, Мрочек и Станкевич, все время были безмолвны. Стечение народа было многочисленно; ни малейшего соболезнования к преступникам не заявлено; напротив, всеми сознавалась необходимость такого примерного наказания злоумышленников».

После казни тела казненных были отвязаны от столбов, к которым их ранее привязали, брошены в вырытые тут же ямы и зарыты. Потом по земле над могилами церемониальным маршем и с барабанным боем прошли солдаты. Год спустя на том же месте был расстрелян один из соратников Кеневича, Максимилиан Черняк, арестованный позже под Вильно за участие в партизанском повстанческом отряде, и давший на следствии откровенные показания о роли Кеневича в Казанском заговоре.