Отрывки из писем, написанных во время Оренбургской ссылки
(Сераковский был впервые арестован в 1848 году за связь с организацией братьев Далевских "Союз литовской молодежи" и за попытку нелегально перейти границу и присоединиться к восстанию в Познани; отправлен рядовым в Оренбургский корпус, вернулся в Петербург в поступил в Академию Генерального штаба в 1856 году)
( Победим смерть и будем всесильны... )
Владимиру Спасовичу, 14 октября 1852 года.
"Владимир! Мой любимый! Только то является великим, что несет в себе зародыш вечности, бессмертия. Ведь правда, мой дорогой? Так и твоя дружба является для меня таковой, и поэтому я ею горжусь. Я этим живу.
Братишка мой, дорогой мой! Минуют века, тысячелетия, канут в лету теперешние планеты, солнца и звезды, а мы будем жить, и память каждой торжественной минуты будет жить и будет залогом торжественного и все более торжественнейшего будущего!..
Зерно, вырванное из колоса и унесенное бурей с поля, брошенное на далекие забытые поля, не может, не должно думать о своем колосе и даже о своем поле; сперва оно должно думать о всей растительности, думать о силе, которая дает жизнь. Оно должно думать о законах этой силы, о возбуждении жизни во всей природе. Если вся растительность возродится, если для мира наступит весна, тогда и его родные поля и родной колос расцветет. Такова и моя доля...
Благодаря Богу мы до сих пор живем одной идеей, стремимся в одном направлении, хотя идем разными дорогами и разным шагом. Благодаря, однако, Богу, все же мы находимся вместе, плечом к плечу. Ты идешь прямой дорогой, надежным, хотя, может, умеренным шагом, с звездной грустью и печалью на челе, с крыльями, расправленными лишь настолько, сколько нужно для того, чтобы слегка рассечь воздух, так что тебе кажется, что крылья твои сложены. Я иду ущельями, тернием поросли мои дороги, я бегу и падаю, раскрываю крылья и лечу. Ломаю крылья и едва подаю признаки жизни. Шаг мой либо внезапен, стремителен, либо апатичен и вял. Я бегу то с жаром в груди, с мыслью на челе, то снова ползу. Есть минуты, когда я живу и бываю счастлив самопознанием жизни, а другой раз живу - и не хочу жить.
И все же, Владимир, мы держимся за руки, ладонь в ладонь..."
(Сераковский был впервые арестован в 1848 году за связь с организацией братьев Далевских "Союз литовской молодежи" и за попытку нелегально перейти границу и присоединиться к восстанию в Познани; отправлен рядовым в Оренбургский корпус, вернулся в Петербург в поступил в Академию Генерального штаба в 1856 году)
( Победим смерть и будем всесильны... )
Владимиру Спасовичу, 14 октября 1852 года.
"Владимир! Мой любимый! Только то является великим, что несет в себе зародыш вечности, бессмертия. Ведь правда, мой дорогой? Так и твоя дружба является для меня таковой, и поэтому я ею горжусь. Я этим живу.
Братишка мой, дорогой мой! Минуют века, тысячелетия, канут в лету теперешние планеты, солнца и звезды, а мы будем жить, и память каждой торжественной минуты будет жить и будет залогом торжественного и все более торжественнейшего будущего!..
Зерно, вырванное из колоса и унесенное бурей с поля, брошенное на далекие забытые поля, не может, не должно думать о своем колосе и даже о своем поле; сперва оно должно думать о всей растительности, думать о силе, которая дает жизнь. Оно должно думать о законах этой силы, о возбуждении жизни во всей природе. Если вся растительность возродится, если для мира наступит весна, тогда и его родные поля и родной колос расцветет. Такова и моя доля...
Благодаря Богу мы до сих пор живем одной идеей, стремимся в одном направлении, хотя идем разными дорогами и разным шагом. Благодаря, однако, Богу, все же мы находимся вместе, плечом к плечу. Ты идешь прямой дорогой, надежным, хотя, может, умеренным шагом, с звездной грустью и печалью на челе, с крыльями, расправленными лишь настолько, сколько нужно для того, чтобы слегка рассечь воздух, так что тебе кажется, что крылья твои сложены. Я иду ущельями, тернием поросли мои дороги, я бегу и падаю, раскрываю крылья и лечу. Ломаю крылья и едва подаю признаки жизни. Шаг мой либо внезапен, стремителен, либо апатичен и вял. Я бегу то с жаром в груди, с мыслью на челе, то снова ползу. Есть минуты, когда я живу и бываю счастлив самопознанием жизни, а другой раз живу - и не хочу жить.
И все же, Владимир, мы держимся за руки, ладонь в ладонь..."