Еще раз - одного государя или всю императорскую фамилию...

http://naiwen.livejournal.com/949398.html - вот здесь запись об очной ставке братьев Борисовых (по журналам Следственного комитета).
Теперь я расскажу подробнее, как развивался сюжет.

Еще раз напомню: Андрея не было в Лещине, но крестиком он отмечен (рукой Горбачевского). До Андрея, судя по всему, первоначально доходит какая-то сильно искаженная версия информации (то ли ему так пишут, то ли он сам так понимает): дескать, Петр принял в Общество славян Бестужева (!), у которого "большие связи и возможности" и поэтому теперь все переменится. Поэтому он, Андрей, должен срочно ехать в Киев, с оным Бестужевым познакомиться и обсудить все дальнейшее. Андрей едет, в Киеве Сергея с Мишелем уже не застает и едет к брату (по пути проезжая через Житомир и наталкиваясь в Житомире на Иванова, о чем мы уже говорили). Здесь, по-видимому, впервые Андрей узнает подробности о встрече двух цивилизаций и об объединении. Приехав в Новоград-Волынский, Андрей устраивает брату сцену на тему о том "как ты посмел нас сдать с потрохами". Заодно Андрею сообщают, что он тоже назначен цареубийцей ("да и фиг с ним, я согласен, - говорит Андрей, - но Государя уже нет - убивать-то будем кого?").

И вот тут возникает пресловутое расхождение.
"Брат сообщил мне, что цель Южного общества было истребление всей Императорской фамилии" - так показывает Андрей.

Петр стоит насмерть - и он такого брату не говорил, и говорить не мог, потому что на совещаниях в Лещине речь шла про одного Государя, а к "шайке кровавых убийц", которая хочет замочить всю фамилию, он бы никогда не позволил присоединиться.

Чернышев вцепляется в расхождение мертвой хваткой: следствие вяло сливает всю информацию про письма, разъезды, агитацию в Пензенском полку и разборки между сотоварищами на тему "восстать или не восстать". Но вот Государя или Фамилию - это для Чернышева вопрос принципиальный.

Братья настаивают каждый на своей версии. По тексту показаний похоже, что на первоначальном устном допросе Чернышев сначала угрожал очной ставкой: Петр мягко объясняет, что истина ему, конечно, дороже - но что очной ставки с братом он бы не хотел, - однако Чернышева это не останавливает.
На очной ставке Андрей вспоминает, что об истреблении императорской фамилии ему говорил на брат, а Горбачевский.

Чернышев перекидывает вопрос Горбачевскому. Тот пишет в своей типической манере: ой, то ли говорил, то ли не говорил, ой вроде и в Лещине про всю Фамилию не говорили, но по смыслу вроде так, а вроде может и не так.
"Так говорил или не говорил?" - рычит Чернышев. Андрей взвинчен. Он заявляет: "вы нас уже обо всем спросили... вы же не ищете исследовать дело, вы ищете нас наказать!" И далее, совсем уж на высокой ноте (я по памяти, так что цитирую неточно, но смысл передаю верно): "Я законы знаю! За цареубийство мне полагается четвертование, а за бунт - расстрел. Но у нас ведь в России ПРИНЯТО МИЛОВАТЬ преступников, вот вы и помилуете - закатаете нас всех лет на двадцать в казематы!" (ай да Андрей Иванович, зрит в корень - получи, дескать, фашист гранату).

Следует очная ставка. Горбачевский снимает свое показание против Андрея и заявляет, что во время совещаний в Лещине "ни от кого об истреблении императорской фамилии не слышал".
Однако к Мишелю в "Записку о силе вины" в числе прочего попадает "сначала отрицал истребление императорской фамилии, однако уличенный многими славянскими членами... и Горбачевским..."

После прочтения полутора десятков славянских следственных дел...

...сформулировалась одна мысль, очередной аспект вопроса "почему они признавались" (а также - реже - не признавались). Собственно, мысль не новая, но тут она повернулась в неожиданном обратном ключе.
Уже было отмечено, что часть ответа на этот вопрос: большинство декабристов не ощущают себя в полной мере отделенными от Системы. Они в оппозиции, но они все равно - часть этой системы и порождение ее, внутри, а не вне. Поэтому сочинять конституции можно, выйти на площадь можно, поднять вооруженный мятеж можно, даже рассуждать о цареубийстве можно (а что тут такого - дворцовые перевороты не новость для истории страны, вот целиком императорскую фамилию замочить - это уже "шайка кровавых убийц", а одного государя - ничего так) - и все равно при этом они не отделяют себя в полной мере (и даже тот факт, что в Следственном комитете у многих - бывшие приятели, знакомые, сослуживцы, коллеги-литераторы, сам этот круг очень ограниченный, он пронизан внутренними социальными связями).

И вот перед нами совершенно иная ситуация. Собственно, еще советские историки отмечали: славяне в целом держатся "стойче" на следствии, по сравнению с остальными. Я бы не всегда обозначила это именно как "стойкость" (и вообще это все плюс-минус средняя температура по больнице), но:
- открыто декларирующие свои общественно-политические взгляды (и явно гордящиеся ими, без тени раскаяния) братья Борисовы: причем их декларации по сравнению со сходными декларациями некоторых членов Северного и Южного общества носят скорее не характер "услышьте нас, пожалуйста, мы на самом деле хорошие", а "я и здесь молчать не стану" (а то и вовсе "получи, фашист, гранату" - в интонациях Андрея вообще чувствуется что-то такое... почти народовольческое, во всяком случае явно из более поздних эпох)
- ушедший в глухую несознанку Иванов
- Горбачевский - похоже, что сознательно запутывает следствие многословными цветистыми показаниями - это очень ПЛОХАЯ тактика (так как, запутывая следствие, персонаж в итоге начинает путаться сам и в конечном итоге впутывает других) - но это тоже не имеет ничего общего с настоящими "искренностью и раскаянием".
- Бечаснов - вроде не врет и на вопросы отвечает искренне - но никакого раскаяния и здесь не заметно.
- Громницкий - просто пытается минимизировать показания, сводя их по бОльшей части к признанию уже озвученных следствием фактов (и тоже без тени раскаяния).

Я не беру здесь казус Спиридова (сам по себе любопытный, потому что это человек из принципиально иной социальной среды, и я, признаться, до сих пор не нашла для себя ответа на вопрос: почему славяне, явно и заметно дистанцируясь от Муравьева и Бестужева и их окружения, внезапно и сразу кооптируют Спиридова как "своего"). Не беру здесь и случайных малоосмысленных юношей вроде Мазгана, Фролова и подобных. Но вот этот первоначальный круг, сплотившийся вокруг Петра Борисова и явно действовавший сознательно и по убеждениям... нет, нельзя сказать, что они ведут себя как героические партизаны. Таких, как уже отмечено, практически не было: даже Иванов где-то что-то но сказал. Для появления героических молчаливых партизан должна была появиться выработанная "внутрикорпоративная этика" поведения на следствии, а для того, чтобы эта этика в полной мере заработала - должны были бы молчать не двое-трое-пятеро, а вся сотня человек.
И да, хотя я безмерно восхищена удивительной личностью Ильи Иванова (который, несомненно, унес с собой в могилу многие тайны заговорщиков Третьего корпуса) - но все же, справедливости ради, он не Пестель, не Рылеев, не Сергей Муравьев - даже не Петр Борисов (которого - он тоже молчал дольше других - продавливают на показания на известный уже трюк "что вы тут комедию ломаете, молодой человек, от вашего неуместного героизма страдают ваши товарищи"). Иванов - второй эшелон, а второму эшелону молчать легче.

Тем не менее нельзя не отметить, что у этой тусовки - в отличие от декабристов из более высоких социальных слоев, уже отсутствуют (или сильно ослаблены) - иллюзии о том, что с этой КАРТОШКОЙ ФРИ можно вообще о чем-то разговаривать на равных. Что Система может услышать. Что ей можно доверять. Они, эти люди, по сути своей - уже разночинцы, дети нового времени - и у них, в отличие от прочих, нет с этой Системой никаких взаимных социальных обязательств. Система, по сути своей, не может им предложить ничего такого, на что их можно было бы купить. Они "вне" - и, осознанно или неосознанно ощущая свое "вне" - ведут себя соответственно.

При этом интересно, что ведь и в Северном обществе есть некоторое количество чисто служилых дворян - выходцев из бедных и незнатных семейств, делающих карьеру исключительно собственными силами и талантами (Бестужевы, Торсон) - но это все-таки принципиально другой социальный круг: потому что другой уровень образования и - как следствие - совершенно другой круг социальных связей.

История Петра Борисова...

...это история исключительно талантливого самоучки.

...Отец Борисовых - отставной майор Черноморского флота - кроме мизерного казенного пособия, подрабатывал на жизнь частными архитектурными работами (к моменту описываемых событий он уже очень пожилой, 68 лет). Денег, судя по всему, в семействе не водилось, отец учит детей сам - но тут как-то понятно, что "архитектор" - это человек с каким-то образованием (иначе как он что-то построит). Поэтому он прививает своим детям - особенно Петру - наряду со строгими нравственными правилами - любовь к чтению, критический склад мышления, и в целом - воистину фанатическую тягу к знаниям.

На следствии Петр рассказывал, что он самостоятельно выучил французский и польский языки и что вообще "всем, что он знает, он обязан собственным трудам". Это не для красного словца, потому что примерно то же рассказывает его окружение. Горбачевский, Бечаснов рассказывали о том, что он заставлял свое окружение читать. Заставлял их учить иностранные языки (а они посмеивались и не учили - но потом, в Чите и Петровском, будут учить и освоят). Что он за год самостоятельно выучил французский язык и снабжал их собственными переводами современных французских философов. Бечаснов показывал, что он "любил читать романы", но "братья Борисовы сказали мне, что романы - это легкомысленное чтение и что надо читать философию, я их послушал - но не всегда мне было понятно и интересно". Он же, Петр, уговаривал Бечасного бросить "легкомысленные развлечения" (потому что они противны служению правде и справедливости) - Бечаснов отвечал: "Ну я бросил... но иногда немножко втайне от Борисовых все-таки развлекался... потому что молодость, вы понимаете, брала свое" :) Они, ближайшие друзья и соратники на следствии это все чуточку иронически рассказывали...

Учиться, учиться, и еще раз учиться. Он, Петр, всеми силами за волосы старался выдрать сам себя - и свое окружение вместе с собой - из этой социальной среды, подняться вверх - но не ради карьеры, а ради Правды, Добра и Справедливости.
В другом месте он поясняет, что его отношения с официальной церковью и религией как-то не складывались - "но я не без веры". Просвещение - его Бог.

Еще в советское время некоторые историки подчеркивали особый радикализм Славянского общества, противопоставляя его "ограниченным дворянским революционерам" и утверждали, что славяне чуть ли не были сторонниками всеобщей крестьянской революции :) Это, конечно, чушь. Собственно, исходное Общество Соединенных славян, группирующееся вокруг братьев Борисовых - это такой Союз Благоденствия, только в другой социальной среде: юноши мечтали о всеобщем просвещении, улучшении нравов и моральном самосовершенствовании. И, конечно, о Вольной Федерации Славянских народов - к каковым славянским народам заодно причисляли венгров и румын :)
При этом собранные деньги (которые, напомню, хранились у Иванова) они планировали употребить на покупку книг, а также на выкуп крепостных крестьян от особенно жестоких помещиков (забавная смесь наивного мечтательного утопизма с вполне практическими разумными целями).
Петр рассказывал, что у него хранились собственные рисунки с разными эмблемами этой будущей Федерации (помимо официально признанных в качестве знаков Общества) - и он таил их от друзей, даже от Горбачевского, "хотя мы с ним были очень дружны", потому что "Горбачевский - не мечтатель" ("а я - мечтатель" - это фраза не звучит, но подразумевается)

Потом, по мере умножения членов, общество, конечно, прирастало многими случайными людьми с аморфными взглядами и плохо понятыми целями, а уж во время Лещинского безумия только ленивый офицер Третьего корпуса не примкнул к заговорщикам (и многие с такой же скоростью отпали, с какой и примкнули).

Живой и наблюдательный рассказчик с хорошим стилем и слогом, Петр на следствии рассказал некоторое количество очень человеческих подробностей, посвященных именно истории "встречи двух цивилизаций" (так что картинка неожиданно расцветилась не просто крестиками и ноликами, но и живыми людьми): тут и неизбежная война мелких самолюбий (но все это очень беззлобно), включая разные терки между соратниками (например, подковерное соперничество между пехотинцами и артиллеристами). И мучительная и не всегда успешная (с обеих сторон) попытка ломки социальных барьеров. И стихийно возникающие на глазах личные симпатии и антипатии, попытки сближения и отторжения. Я еще перескажу некоторое количество этих деталек.

... Тем трагичнее читать про дальнейшую судьбу братьев Борисовых: Петр и в Сибири, по некоторым позднейшим рассказам, не упускал ни малейшей возможности, чтобы учиться, в Чите и Петровском занимался по 16 часов в сутки, он прекрасно рисует, у него широкий круг научных интересов: он занимается метеорологией, ботаникой, орнитологией... Но - денег нет, он прикован к обезумевшему брату, который практически не дает ему даже выйти из дома... печальный конец и нереализованная судьба.
И это опять к вопросу о той тщетности и нереализованности... почему, когда я писала про Владимира Бечасного, складывается ощущение, что именно у него судьба - в сущности, счастливая и благополучная. Потому что в его случае, в сущности, жизнь дает ему все, что может дать - а он берет от жизни все, что может взять и мог бы взять при других обстоятельствах - и даже чуточку больше. Не так в истории Борисовых.
Или вот, к примеру, живет Селенгинская декабристская колония: они там все активны и деятельны, они реально делают офигительно много для развития этого захолустья и не только, и оставляют по себе исключительно добрую память (все вместе и по отдельности). И при этом физически заметно, что вот этим конкретным людям тесно и тошно в этом Селенгинске, в этих рамках, что они способны на гораздо бОльшее и что вся их бурная общественно-полезная деятельность - в сущности, только попытка сублимации.