Написала письмо тем хозяевам в Сен-Мало...

...которые сдают нам квартиру.
Рассчитывала расспросить дорогу, а также о некоторых технических подробностях проживания.
Получила дивный ответ примерно в стиле: "ехать к нам пять минут на автобусе или на такси или 45 минут пешком, адрес указан на сайте, ключи найдете в почтовом ящике в заднем дворе, можете приезжать в любое время суток".

Из чего я сделала вывод, что встречать и показывать квартиру нам никто не собирается, и с незнакомой бытовой техникой (ну ладно, стиральная машина, а страшный зверь - отопление, откуда я знаю, как оно там работает? А как и куда выносить мусор? а как подключать обещанный интернет?) придется разбираться самостоятельно.

Хозяйка отвечала вежливо, но немногословно, и весь пафос ее речей сводился к тому - мол, ну что вы волнуетесь, у вас точно все оплачено, ключи есть, живите себе спокойно.

Не имея большого опыта съема жилья в частном секторе, я пытаюсь понять - это точно нормально?
И на всякий случай при таких обстоятельствах вопросов в стиле "а не дадите ли вы нам дополнительное одеяло?" я решила не задавать и оставить эти тонкие материи на волю провидения :))
С одной стороны, может и хорошо, если мы никак не будем привязаны к расписанию жизни хозяев, и что хозяева не будут путаться у нас под ногами - но с другой стороны, как-то стремно.

В этой истории героев нет...

... (ну, не то, чтобы совсем нет, но геройски геройствовать смогли либо совсем рядовые, либо давно отошедшие от общества). Но подлецы - подлецы, увы, есть.

Потому что и в падении можно вести себя по-разному.

Про Сергея Петровича Трубецкого я уже упомянула - и вот да, чуть подробнее, почему же такое гадостное ощущение именно от его следственного дела. Эйдельман в книге "Лунин", в главе о следствии, вводит такой термин для описания поведения многих декабристов на следствии - "свободное падение".

"Закон падения существует, видимо, не только в физике.
Падая, но цепляясь за каждый бугорок, всячески сопротивляясь этому падению, можно не все открыть даже побеждающему, толкающему в пропасть следователю. Но, как только известный рубеж перейден, начинается падение свободное, стремительное, неудержимое…"
И далее там же "До 23-25 декабря Трубецкой отступает с тяжелыми потерями, после 25-го сдастся. Нарочно забыть того или другого мог еще Рылеев, сохранявший и в самой тяжелой обстановке веру в благородство декабристских целей и намерений. А Трубецкой уже капитулировал полностью: он падал, он говорил все и, сказав все, впервые за много дней обрел некоторый покой.

Не оспаривая сам термин (который мы по юности, помнится, активно пользовались в хвост и в гриву где надо и где не надо), все же должна сказать, ( что конкретно в отношении Трубецкого Эйдельман очень сильно ошибается... )

И ни об одном-то человеке он, Сергей Петрович, на протяжении сотни страниц следственного дела не сказал ни единого доброго слова. Пестель - злобный честолюбивый диктатор. Василий Давыдов - "человек скверной нравственности". "Якубовича я тут видел в первый и надеюсь в последний раз в жизни" (а рядом, рядом со следственным делом Трубецкого - еще один князь и еще один руководитель Северного общества, Евгений Петрович Оболенский, светлая душа, который ни об одном человеке не сказал дурно, который кидается заступаться за каждого - так они и остаются в памяти контрастом).

И когда на последней очной ставке с Рылеевым Трубецкой все же вынужден признать показания Рылеева о своем собственном активном участии в подготовке восстания справедливыми - даже никакой жалости к нему нет, одно лишь злорадство - ага, так тебе, гнида, получи свое. Получи - и останься в живых за чужой счет, "нумер шестой", прошедший по грани, разделившей живых и казненных.