raisadobkach (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
raisadobkach) wrote2014-11-30 12:09 pm
raisadobkach) wrote2014-11-30 12:09 pm
Entry tags:
История Петра Мошинского (продолжение)
Начало здесь: http://naiwen.livejournal.com/1120020.html
И тут, в ссылке в Тобольске, началась личная драма Мошинского – его жена Иоанна внезапно влюбилась в гусарского офицера Станислава Юревича и решила развестись с мужем. У католиков в то время, в отличие от православных, развод был разрешен – однако это тоже был процесс не совсем простой и быстрый, нужно было получать разрешение от консистории. Иоанна Мошинская решила пойти более быстрым и легким путем – воспользоваться правом на развод с государственным преступником. Каюсь – я ОЧЕНЬ плохо отношусь к женщинам, которые так поступили – и никакие доводы формата «мужья ведь тоже их счастья не составили» - меня не убеждают. В конце концов были ведь жены ссыльных, которые за мужьями в Сибирь не поехали, но дождались, вон жена Штейнгеля – супруги уже очень немолодые – дождалась мужа после тридцати лет ссылки (а он еще и в ссылке внебрачных детишек наплодил). Поступок же Иоанны вызывает стойкую неприязнь: у тебя муж добрый, умный, богатый, образованный, любит жену без памяти. И Тобольск – не край света, а вполне приличное место, и живет он там не бедно и не плохо. Да и выслан не на вечность, а по приговору на десять лет поселения – что же ты, красавица, такого мужика бросила? Но еще печальнее то, чтоэта коза Иоанна, увлекшись романом с гусарским офицером, бросила ребенка – подкинула дочку на руки старому отцу Мошинского, где она жила в имении практически без присмотра.
Еще не зная о разводе, Мошинский страшно переживал за ребенка и всячески пытался вырваться из ссылки, писал прошения на имя Николая I. Хлопотать за Мошинского опять взялся тобольский губернатор Александр Николаевич Муравьев (если вдруг кто не знает - родной брат Михаила Николаевича Муравьева, будущего "вешателя"), который обратился к своему тезке - родственнику и другу детства Александру Николаевичу Мордвинову, в то время – управляющему III отделением.
В письме к Мордвинову А.Н.Муравьев взывает к его отеческим чувствам и милосердию: «…Ты сам супруг, ты сам отец, и не нужно более, чтобы постигнуть всю силу сего бедствия… Петр Мошинский, как отец, обязан пещись о благосостоянии дитяти своего… Любезный брат, будь милостив, будь человеколюбив, прими живейшее участие в деле сем, проси почтеннейшего и добродетельного твоего начальника, чтобы он принял на себя ходатайство по просьбе Мошинского. Государь милосерд, он страждущим помогает…»
Александр Николаевич Муравьев - член Союза Спасения и Союза Благоденствия, в 1832-1834 годах - Тобольский гражданский губернатор
Благодаря хлопотам Муравьева, Мошинского перевели из Тобольска ближе к дому – под полицейский надзор в Симбирск, однако это еще не решало проблему. Здесь он оказался в ведении жандармского офицера Стогова, который оставил о драме Мошинского любопытные воспоминания.
«Пишет Дубельт : "Под твой надзор назначен бывший волынский губернский предводитель, граф Петр Мошинский . Облегчи его положение, что от тебя зависит". Является Мошинский, небольшого роста, с самым добрым и скромным выражением в лице; мне казалось, что его забила судьба, но нет, он таков от рождения; ему лет 35, плешив, хорошо образован. Сослан был в Тобольск за 14-е декабря . В первый же час я спросил его, чего он хочет? Он не вдруг отвечал:
- Я не знаю, чего я могу желать?.
- Какое ваше самое большое желание?
Он после признался мне, что ему очень забавно казалось, что какой-то подполковник так самонадеянно спрашивает, когда первые лица в государстве ничего не могли для него сделать, но отвечал:
- Мое желание одно - сблизиться с женою и дочерью.
- Ну, вот, видите ли, я через 4 месяца подвину вас к вашей семье, но с условием: вы должны всякий день непременно являться ко мне, дабы я не лгавши мог сказать, что я всякий день вижу вас. Я не всегда свободен, но вот вам комната, книги и трубка. Исполните вы, исполню и я.
Редкую почту не писал я о Мошинском и писал правду: что он вполне раскаялся, искренно предан государю и России, сознает глубоко безумие поляков и проч. Прогрессивные мои донесения выходили ладны, и я собирался повести атаку - выслать Мошинского на юг. Вдруг курьер: граф пишет, чтобы я употребил все искусство осторожно, но непременно убедить Мошинского подписать прилагаемую бумагу. Читаю. Это не более, не менее - согласие Мошинского на развод с своею женою. Граф оканчивает, что он надеется на мою деликатность и участие к положению Мошинского. Я даже не вдруг и сообразил, что мне делать.
Мошинский только и мечтал о счастии увидаться со своею семьею, а я должен - осторожно, деликатно, с участием, поднести для его подписи развод с любимою им женою! Прежде всего, я мысленно проклял всех полек (теперь пригляделся и не проклинаю). Не стану рассказывать, как я хитрил, подготовляя бедного Мошинского, но конец концов тот: несчастный, чтобы подписать, падал два раза в обморок, подписал и заболел. Желая сколько-нибудь вознаградить Мошинского, я каждую почту просил о переводе Мошинского на юг, добыл и послал свидетельство доктора, что необходим для него теплее климат. Ровно через три месяца со дня прибытия ко мне Мошинского он переведен в Чернигов, куда и выехала к нему дочь».
Эразм Иванович Стогов - историк, литератор и мемуарист, в 1830-е годы - жандармский офицер, служил в Иркутске, затем в Симбирске и Киеве. По материнской линии дед поэтессы Анны Ахматовой
Не очень понятна связь Мошинского с заговорщиками по «Омскому делу». У организаторов заговора нашли, в числе прочего, письма и шифры, компрометирующие Мошинского и указывающие на его активное участие в подготовке заговора. Однако привлеченным к следствию Мошинскому и второму находящемуся в этот момент в ссылке в Тобольске аристократу – Роману Сангушко – удалось оправдаться (причем Сангушко был оправдан полностью, а Мошинский «оставлен в подозрении» под тайным надзором). (из формулировки приговора: «обращает на себя сильное подозрение по связи и личным сношениям с главными сообщниками заговора и по захваченной у сих последних переписке, в коей они называли Мошинского тайною пружиною, а возвращение его из Сибири относили к важнейшим переменам в их предприятии и расстройстве их общества» - это уже в момент, когда Мошинский был переведен в Симбирск, а затем в Чернигов). Нагаев, исследователь «Омского дела», указывает на то, что «аристократическая партия» сорвала планы омских заговорщиков (из-за своей дворянской ограниченности, конечно) – я не сторонник такого примитивного классового подхода, который был характерен для советской историографии, когда «степень революционности» оценивается по количеству крепостных душ. Из материалов омского следствия можно догадаться, что Мошинский если и не был сторонником немедленной сибирской революции ;), то во всяком случае не отказывался помочь заговорщикам своим кошельком и связями – просто, скорее всего, семейные проблемы занимали его в тот момент сильнее.
Таким образом, Мошинский воссоединился с дочерью в Чернигове («дочь его – предоброе дитя» - замечает Стогов). В 1839 году закончился официальный десятилетний срок ссылки Мошинского, по ходатайству того же Стогова он был переведен в Киев, где вскоре женился вторично на Анне Малиновской – дочери Киевского помещика Каэтана Малиновского, которая его была моложе на 20 лет. В жандармском рапорте отмечено: «Семейство имеет и находится при нем. Ведет себя весьма скромно». К этому времени его первая дочь, Юзефа Янина, успела выйти замуж за графа Шембека. Вероятно, Янина унаследовала легкомысленный характер своей мамаши, потому что Стогов пишет о ее браке так: «Явился граф Шенбок (так в тексте – РД); мне крайне не нравился, но какие-то старинные фамильные связи - дочь Мошинского вышла за Шенбока, который вскоре сделал ее несчастною, промотал ее одиннадцать тысяч душ крестьян и бросил ее, бедную!» - действительно, еще до ссылки Мошинский успел завещать дочери все свои волынские и подольские имения , и теперь Шембек распродавал поместья жены одно за другим. Вскоре после свадьбы и помилования, в 1840 году Петр и Анна Мошинские выехали в Краков. Перед отъездом Мошинский еще раз встретился со Стоговым:
«По симбирской привычке Мошинский аккуратно, всякое утро приходил пить кофе. Когда пришло помилование, он пришел ко мне утром и объявил, что уезжает, обнял меня и просил принять на память дружбы наследственный от бабушки фермуар стоимостью в несколько десятков тысяч рублей. Бриллианты блестящие меня не пленяли, но в средине был невиданный, огромный восточный густой изумруд. Любовь моя к этому камню, должно быть, родилась со мною; я полюбовался изумрудом, поцеловал Петра Мошинского и возвратил ему фермуар. Просьбы его, даже слезы, доказательства, что это не деньги, - ничего не помогло. Более я не видался с Мошинским. Получил от него письмо, он начинает: "родился графом, крестился графом, однако я графом никогда не был". Вот до чего обрусел человек: поляк и не хочет быть графом!»
Петр Мошинский в старости - портрет работы Яна Матейко (уже вывешивала эту картинку)
В Кракове в течение следующих лет у Мошинских родилось пятеро детей – два сына и три дочери (см.также о судьбе потомков Мошинского здесь). В 1846 году Мошинский принял участие в Краковском восстании и затем недолгое время командовал Национальной гвардией – однако вскоре после этого отошел от всякой политической деятельности, зато продолжал активно заниматься меценатством и благотворительностью. В Кракове он открыл публичный доступ к своей богатейшей библиотеке и художественным собраниям (около 13 тысяч книг и старинных рукописей, около 30 тысяч гравюр), собранным им археологическим, нумизматическим коллекциям, собранию старинного оружия (известный художник Ян Матейко и другие художники часто пользовались оружием из коллекции Мошинского для своих картин). И, как и в прежние годы, давал щедрой рукой и помогал множеству людей. Умер Мошинский в 1879 году (пережив гибель старшего сына в 1863 году), жена Анна пережила его на десять лет.
И тут, в ссылке в Тобольске, началась личная драма Мошинского – его жена Иоанна внезапно влюбилась в гусарского офицера Станислава Юревича и решила развестись с мужем. У католиков в то время, в отличие от православных, развод был разрешен – однако это тоже был процесс не совсем простой и быстрый, нужно было получать разрешение от консистории. Иоанна Мошинская решила пойти более быстрым и легким путем – воспользоваться правом на развод с государственным преступником. Каюсь – я ОЧЕНЬ плохо отношусь к женщинам, которые так поступили – и никакие доводы формата «мужья ведь тоже их счастья не составили» - меня не убеждают. В конце концов были ведь жены ссыльных, которые за мужьями в Сибирь не поехали, но дождались, вон жена Штейнгеля – супруги уже очень немолодые – дождалась мужа после тридцати лет ссылки (а он еще и в ссылке внебрачных детишек наплодил). Поступок же Иоанны вызывает стойкую неприязнь: у тебя муж добрый, умный, богатый, образованный, любит жену без памяти. И Тобольск – не край света, а вполне приличное место, и живет он там не бедно и не плохо. Да и выслан не на вечность, а по приговору на десять лет поселения – что же ты, красавица, такого мужика бросила? Но еще печальнее то, что
Еще не зная о разводе, Мошинский страшно переживал за ребенка и всячески пытался вырваться из ссылки, писал прошения на имя Николая I. Хлопотать за Мошинского опять взялся тобольский губернатор Александр Николаевич Муравьев (если вдруг кто не знает - родной брат Михаила Николаевича Муравьева, будущего "вешателя"), который обратился к своему тезке - родственнику и другу детства Александру Николаевичу Мордвинову, в то время – управляющему III отделением.
В письме к Мордвинову А.Н.Муравьев взывает к его отеческим чувствам и милосердию: «…Ты сам супруг, ты сам отец, и не нужно более, чтобы постигнуть всю силу сего бедствия… Петр Мошинский, как отец, обязан пещись о благосостоянии дитяти своего… Любезный брат, будь милостив, будь человеколюбив, прими живейшее участие в деле сем, проси почтеннейшего и добродетельного твоего начальника, чтобы он принял на себя ходатайство по просьбе Мошинского. Государь милосерд, он страждущим помогает…»
Александр Николаевич Муравьев - член Союза Спасения и Союза Благоденствия, в 1832-1834 годах - Тобольский гражданский губернатор
Благодаря хлопотам Муравьева, Мошинского перевели из Тобольска ближе к дому – под полицейский надзор в Симбирск, однако это еще не решало проблему. Здесь он оказался в ведении жандармского офицера Стогова, который оставил о драме Мошинского любопытные воспоминания.
«Пишет Дубельт : "Под твой надзор назначен бывший волынский губернский предводитель, граф Петр Мошинский . Облегчи его положение, что от тебя зависит". Является Мошинский, небольшого роста, с самым добрым и скромным выражением в лице; мне казалось, что его забила судьба, но нет, он таков от рождения; ему лет 35, плешив, хорошо образован. Сослан был в Тобольск за 14-е декабря . В первый же час я спросил его, чего он хочет? Он не вдруг отвечал:
- Я не знаю, чего я могу желать?.
- Какое ваше самое большое желание?
Он после признался мне, что ему очень забавно казалось, что какой-то подполковник так самонадеянно спрашивает, когда первые лица в государстве ничего не могли для него сделать, но отвечал:
- Мое желание одно - сблизиться с женою и дочерью.
- Ну, вот, видите ли, я через 4 месяца подвину вас к вашей семье, но с условием: вы должны всякий день непременно являться ко мне, дабы я не лгавши мог сказать, что я всякий день вижу вас. Я не всегда свободен, но вот вам комната, книги и трубка. Исполните вы, исполню и я.
Редкую почту не писал я о Мошинском и писал правду: что он вполне раскаялся, искренно предан государю и России, сознает глубоко безумие поляков и проч. Прогрессивные мои донесения выходили ладны, и я собирался повести атаку - выслать Мошинского на юг. Вдруг курьер: граф пишет, чтобы я употребил все искусство осторожно, но непременно убедить Мошинского подписать прилагаемую бумагу. Читаю. Это не более, не менее - согласие Мошинского на развод с своею женою. Граф оканчивает, что он надеется на мою деликатность и участие к положению Мошинского. Я даже не вдруг и сообразил, что мне делать.
Мошинский только и мечтал о счастии увидаться со своею семьею, а я должен - осторожно, деликатно, с участием, поднести для его подписи развод с любимою им женою! Прежде всего, я мысленно проклял всех полек (теперь пригляделся и не проклинаю). Не стану рассказывать, как я хитрил, подготовляя бедного Мошинского, но конец концов тот: несчастный, чтобы подписать, падал два раза в обморок, подписал и заболел. Желая сколько-нибудь вознаградить Мошинского, я каждую почту просил о переводе Мошинского на юг, добыл и послал свидетельство доктора, что необходим для него теплее климат. Ровно через три месяца со дня прибытия ко мне Мошинского он переведен в Чернигов, куда и выехала к нему дочь».
Эразм Иванович Стогов - историк, литератор и мемуарист, в 1830-е годы - жандармский офицер, служил в Иркутске, затем в Симбирске и Киеве. По материнской линии дед поэтессы Анны Ахматовой
Не очень понятна связь Мошинского с заговорщиками по «Омскому делу». У организаторов заговора нашли, в числе прочего, письма и шифры, компрометирующие Мошинского и указывающие на его активное участие в подготовке заговора. Однако привлеченным к следствию Мошинскому и второму находящемуся в этот момент в ссылке в Тобольске аристократу – Роману Сангушко – удалось оправдаться (причем Сангушко был оправдан полностью, а Мошинский «оставлен в подозрении» под тайным надзором). (из формулировки приговора: «обращает на себя сильное подозрение по связи и личным сношениям с главными сообщниками заговора и по захваченной у сих последних переписке, в коей они называли Мошинского тайною пружиною, а возвращение его из Сибири относили к важнейшим переменам в их предприятии и расстройстве их общества» - это уже в момент, когда Мошинский был переведен в Симбирск, а затем в Чернигов). Нагаев, исследователь «Омского дела», указывает на то, что «аристократическая партия» сорвала планы омских заговорщиков (из-за своей дворянской ограниченности, конечно) – я не сторонник такого примитивного классового подхода, который был характерен для советской историографии, когда «степень революционности» оценивается по количеству крепостных душ. Из материалов омского следствия можно догадаться, что Мошинский если и не был сторонником немедленной сибирской революции ;), то во всяком случае не отказывался помочь заговорщикам своим кошельком и связями – просто, скорее всего, семейные проблемы занимали его в тот момент сильнее.
Таким образом, Мошинский воссоединился с дочерью в Чернигове («дочь его – предоброе дитя» - замечает Стогов). В 1839 году закончился официальный десятилетний срок ссылки Мошинского, по ходатайству того же Стогова он был переведен в Киев, где вскоре женился вторично на Анне Малиновской – дочери Киевского помещика Каэтана Малиновского, которая его была моложе на 20 лет. В жандармском рапорте отмечено: «Семейство имеет и находится при нем. Ведет себя весьма скромно». К этому времени его первая дочь, Юзефа Янина, успела выйти замуж за графа Шембека. Вероятно, Янина унаследовала легкомысленный характер своей мамаши, потому что Стогов пишет о ее браке так: «Явился граф Шенбок (так в тексте – РД); мне крайне не нравился, но какие-то старинные фамильные связи - дочь Мошинского вышла за Шенбока, который вскоре сделал ее несчастною, промотал ее одиннадцать тысяч душ крестьян и бросил ее, бедную!» - действительно, еще до ссылки Мошинский успел завещать дочери все свои волынские и подольские имения , и теперь Шембек распродавал поместья жены одно за другим. Вскоре после свадьбы и помилования, в 1840 году Петр и Анна Мошинские выехали в Краков. Перед отъездом Мошинский еще раз встретился со Стоговым:
«По симбирской привычке Мошинский аккуратно, всякое утро приходил пить кофе. Когда пришло помилование, он пришел ко мне утром и объявил, что уезжает, обнял меня и просил принять на память дружбы наследственный от бабушки фермуар стоимостью в несколько десятков тысяч рублей. Бриллианты блестящие меня не пленяли, но в средине был невиданный, огромный восточный густой изумруд. Любовь моя к этому камню, должно быть, родилась со мною; я полюбовался изумрудом, поцеловал Петра Мошинского и возвратил ему фермуар. Просьбы его, даже слезы, доказательства, что это не деньги, - ничего не помогло. Более я не видался с Мошинским. Получил от него письмо, он начинает: "родился графом, крестился графом, однако я графом никогда не был". Вот до чего обрусел человек: поляк и не хочет быть графом!»
Петр Мошинский в старости - портрет работы Яна Матейко (уже вывешивала эту картинку)
В Кракове в течение следующих лет у Мошинских родилось пятеро детей – два сына и три дочери (см.также о судьбе потомков Мошинского здесь). В 1846 году Мошинский принял участие в Краковском восстании и затем недолгое время командовал Национальной гвардией – однако вскоре после этого отошел от всякой политической деятельности, зато продолжал активно заниматься меценатством и благотворительностью. В Кракове он открыл публичный доступ к своей богатейшей библиотеке и художественным собраниям (около 13 тысяч книг и старинных рукописей, около 30 тысяч гравюр), собранным им археологическим, нумизматическим коллекциям, собранию старинного оружия (известный художник Ян Матейко и другие художники часто пользовались оружием из коллекции Мошинского для своих картин). И, как и в прежние годы, давал щедрой рукой и помогал множеству людей. Умер Мошинский в 1879 году (пережив гибель старшего сына в 1863 году), жена Анна пережила его на десять лет.
no subject
Это как? У них и сейчас-то разводов нет, а тогда вроде бы и подавно. Насчет недействительности брака с государственным преступником какое-то правило было. В православии оно и сейчас прописано, у латинян наверное тоже что-то подобное есть, хотя у них всегда на эту тему все строже было:
(из "Основ социальной концепции РПЦ")
В 1918 году Поместный Собор Российской Православной Церкви в «Определении о поводах к расторжению брачного союза, освященного Церковью» признал в качестве таковых, кроме прелюбодеяния и вступления одной из сторон в новый брак, также отпадение супруга или супруги от Православия, противоестественные пороки, неспособность к брачному сожитию, наступившую до брака или явившуюся следствием намеренного самокалечения, заболевание проказой или сифилисом, длительное безвестное отсутствие, осуждение к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния, посягательство на жизнь или здоровье супруги либо детей, снохачество, сводничество, извлечение выгод из непотребств супруга, неизлечимую тяжкую душевную болезнь и злонамеренное оставление одного супруга другим. В настоящее время этот перечень оснований к расторжению брака дополняется такими причинами, как заболевание СПИДом, медицински засвидетельствованные хронический алкоголизм или наркомания, совершение женой аборта при несогласии мужа.
no subject
no subject
Но, кажется, они друг друга не осуждали, и он к своим детям - и от первого брака, и к внебрачным, рожденным в Сибири, очень порядочно относился (вообще был мужик очень порядочный), постарался всех пристроить
no subject
В указанный период времени православная церковь огосударствленная, Патриаршества нет, есть Синод - государственное учреждение. Официально развестись у православных (получить разрешение Синода) можно было в следующих случаях:
- доказанная супружеская измена (но даже в случае таковой, мало кто решался выносить грязное белье на публичный суд, чаще люди просто разъезжались, официально продолжая состоять в браке)
- отсутствие детей в течение скольких-то лет
- душевная болезнь одного из супругов
- безвестное отсутствие одного из супругов сколько-то лет (точно не помню, вроде десять - кажется, именно такая ситуация обыгрывается в романе "Что делать?" или еще где-то в классике).
Никакого "осуждения к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния", в списке не значилось, в случае уголовного преступления (у простолюдинов в том числе) супругов не разводили.
У католиков же уже в то время можно было развестись просто в формате "не сошлись характерами" - не то, чтобы это было массово, но такие случае встречались и известны, во всяком случае в дворянской среде. Например, упоминаемый мною Густав Олизар развелся со своей первой женой, француженкой Каролиной де Моло, он на ней женился совсем в юном возрасте и скоро супруги поняли, что ошиблись, развелись, дети остались с отцом - при этом бывшие супруги сохранили хорошие отношения.
Когда разведенный уже Олизар сватается к Марии Раевской, она в ответе ему пишет в числе прочего - "дорогой граф, но ведь вы разведены и у вас двое детей, а у нас на это смотрят совсем иначе, чем у вас в Польше" (то есть для католиков это нечастая, но норма, для православных - нет)
Жена декабриста Юшневского, полька и католичка, влюбилась в Юшневского и ради брака с ним развелась с первым мужем (причем судя по фамилии - Анастасьев - ее первый муж тоже был православный, как их развели при этом раскладе - я не знаю).
При этом интересно, что в соседнем полуавтономном (на тот период) ЦП до Ноябрьского восстания действовал светский брачный кодекс, введенный во времена Наполеона, и на протяжении нескольких лет правительство в обход данной конституции пыталось ввести на этой территории церковное брачное законодательство, а сеймовая конституционная оппозиция этому всячески препятствовала, настаивая на светском характере браков и разводов. Это стало одной из постоянных тем конфликтов вокруг нарушений конституции, которые и вылились в итоге в восстание.
Что касается разводов с государственными преступниками, то это было введено личным распоряжением Николая I (то есть может быть в каких-то недрах законодательства оно подспудно и было, но прецедентов не было - а тут это извекли на белый свет и сказали "а вот с этими - можно разводиться"). И для тогдашних устоев общества вещь это вообще-то невероятная, государственные преступники фактически приравнивались к мертвецам, у них ничего нет, им даже законной жены и законных детей не положено (а женам, которые едут к мужьям, запрещают брать с собой детей - хотя веками жены ехали в каторгу и ссылку вслед за мужьями, осужденными за уголовные преступления). Несмотря на такое официальное разрешение, очень немногие женщины воспользовались правом на развод, навскидку я припоминаю только Екатерину Лихареву и Марию Поджио (и у них обеих один и тот же папаша - сенатор Бороздин - который к разводу дочерей всячески подстрекал), ну и вот эта польская коза.
no subject
no subject
Вот у меня сейчас нет текста мемуаров Олизара под рукой, но есть краткое изложение его биографии, там история его развода описана так, цитирую:
"Семейная жизнь разладилась. Тем более, что родители Каролины не просто жили на его счет... но пытались поставить молодого зятя в подчиненное положение. Когда им это не удалось, они уговорили Каролину сменить мужа. Ею увлекся весьма уже немолодой генерал Гогель и она вместе с родителями переехала к генералу в город Дубно на Волыни, а Густаву пришлось долго и трудно оформлять развод".
То есть это не быстро и не просто, но возможно.
И еще раз повторю, есть две разных территории, живущие по разным законам, существует полуавтономное Царство Польское - формально конституционное государство, в котором действует светское бракоразводное законодательство. Может быть, поляки с российских территорий (в данном случае с Волыни) ездили в ЦП заключать браки и разводиться? Возможно ли это? У меня нет достаточной информации.
no subject
Спасибо за цитаты, кстати.
no subject
no subject
Вот от светского законодательства - вполне возможно. Или если в России католическая церковь как-то догматически сумела быть отдельно.
no subject